Картины Парижа. Том I
Шрифт:
60. Книгоноши
Полицейские шпионы ведут особенно яростную войну с книгоношами — людьми, торгующими единственно хорошими книгами, которые еще можно читать во Франции, и поэтому, конечно, запрещенными.
Книгонош всячески притесняют. Полицейские сыщики яростно преследуют этих несчастных, которые не ведают, что продают, и готовы спрятать под плащ библию, если начальник полиции решит ее запретить. Их сажают в Бастилию за самые пустяшные брошюрки, которые на следующий же день забываются, а иногда присуждают и к железному ошейнику. Этим
Лучше бы они наказывали лесть, осаждающую их, если они так боятся пасквилей, в которых всегда содержится известная доля правды; к тому же надо сказать, что общественное мнение строго осуждает клеветника, и несправедливая сатира никогда еще не ходила по рукам более каких-нибудь двух недель: общее презрение всегда карало ее.
Нередко полицейские пристава, на которых возложена обязанность пресекать распространение таких памфлетов, сами широко торгуют ими среди избранных лиц и зарабатывают на этом больше, чем заработало бы тридцать книгонош.
При подобных нападках сами министры стараются обмануть друг друга; они смеются над градом издевательств, которые сыплются на головы их товарищей, и втихомолку поощряют то, что на виду у всех яростно преследуют.
История Переписки канцлера Мопу{97} (эта книга, высмеяв его, в конце концов выбила его с занимаемых им позиций) могла бы пролить свет на все хитрости и уловки, к которым прибегают честолюбцы на пути богатства и власти.
Сельский разносчик. С гравюры Романе по рисунку Сека (Гос. музей изобразит. искусств).
Из области политики и истории в Париже не печатают ничего, кроме лжи и сатир. Иностранец с жалостью смотрит на все, что столица издает по этим вопросам. Такое положение вещей начинает отражаться и на произведениях другого рода, так как оковы, наложенные на мысль, дают себя чувствовать даже в книгах легкого содержания. Парижские печатные станки должны будут отныне служить только для афиш и пригласительных билетов на свадьбы и похороны. Даже альманахи считаются чем-то очень важным и подвергаются тщательному просмотру и чистке.
Когда я вижу книгу, одобренную правительством, я могу, не раскрыв ее, держать пари, что она содержит в себе всяческую политическую ложь. Государь может, конечно, сказать: Пусть этот кусочек бумаги стоит тысячу франков, но он не властен сказать: Пусть эта ложь превратится в истину, или: Да будет эта истина отныне считаться ложью. Может быть, он это и скажет, но ему никогда не удастся заставить человеческий ум согласиться с этим.
Что достойно восхищения в искусстве книгопечатания, так это то, что превосходные произведения, делающие честь человеческому уму, не пишутся по приказу и ради денег; они — плод свободного творчества и благородного ума, который развивается, невзирая на опасности, и приносит дары человечеству наперекор тиранам. Вот что делает литератора достойным уважения и что обеспечивает ему признательность будущих поколений.
Бедные неграмотные книгоноши, чтобы заработать кусок хлеба, продают, сами того не зная, самые редкостные произведения человеческого гения, служащие делу свободы, и принимают на себя раздражение должностных лиц, которые редко нападают на самого автора из боязни возбудить против себя негодование общества и заслужить всеобщую ненависть.
61. Состав полиции
Полиция — это сборище негодяев — делится на две половины: из одной создаются полицейские шпионы, сыщики; из другой — стражники и пристава, которых науськивают потом на жуликов, мошенников, воров и прочих, подобно тому как охотник науськивает собак на лисиц и волков.
За шпионами следуют по пятам другие шпионы, которые следят за тем, чтобы первые исполняли свои обязанности. Все они взаимно обвиняют один другого и готовы пожрать друг друга из-за самой гнусной добычи. И вот из этих-то омерзительных подонков человечества родится общественный порядок! Начальство жестоко расправляется с ними всякий раз, когда они обманывают его бдительность.
Таков замечательный порядок, господствующий в Париже. За человеком, который выдан кем-либо или находится на подозрении, устанавливается такая слежка, что малейший его поступок становится известен, и это продолжается вплоть до его ареста.
Описание примет такого человека дает вполне точный портрет, по которому нельзя не узнать его, и искусство рисовать человеческие лица словом усовершенствовалось до такой степени, что лучший писатель, сколько бы над этим ни думал, не мог бы ничего ни прибавить, ни изменить.
Полицейские Тезеи{98} все ночи напролет бегают по улицам, очищая город от злоумышленников, и можно сказать, что теперь львы, медведи и тигры по приказу полиции посажены на цепь.
Далее следуют дворцовые шпионы, городские, альковные, уличные, шпионы публичных женщин, шпионы каламбуристов и остряков, — все они известны под именем полицейских шпионов, или мушаров — по фамилии первого шпиона французского двора{99}.
Даже знатные люди в настоящее время занимаются этим ремеслом; многих из них величают: г-н барон, г-н граф, г-н маркиз.
Было время, при Людовике XV, когда шпионов было так много, что друзья, собравшись вместе, не могли открыть друг другу душу даже по близко их касающимся вопросам. Министерский надзор приставил часовых к дверям всех зал и подслушивателей ко всем кабинетам. За наивную откровенность в кругу друзей, которая не должна была проникнуть за пределы домашнего очага, наказывали как за опасный заговор.