Картины Парижа. Том I
Шрифт:
Азартные игры приносят явный ущерб человеку. Они заменяют работу, бережливость, любовь к ремеслу; повергают человека к стопам фантастических существ: судьбы, случая, рока. Вместо того чтобы сглаживать неравенства состояний, они даруют золото тому, у кого оно уже имеется и кто алчнее других. Они заглушают в человеке желание разбогатеть законными путями; они питают, разжигают его корыстолюбие и обманом доводят его до отчаяния.
На собраниях, где происходят схватки простофилей с пройдохами, можно наблюдать человеческие лица, изуродованные всеми позорными страстями — бешенством, свирепой радостью, раскаянием. Вполне справедливо
Прежде в азартные игры играли у посланников, — это были привилегированные дома; теперь там больше не играют. С некоторых пор новое распоряжение создало преграду этому неистовству, но оно нашло себе выход в другом месте. Этот порок чересчур тесно связан с другими политическими пороками, чтобы можно было рассчитывать искоренить его, позволяя процветать всем остальным.
Если бы, по крайней мере, золото или серебро при такой быстроте обращения, при постоянной смене рук попадало в руки бедняков! Но нет! Золото всегда устремляется к профессиональному банкиру, к тому, кто держит банк или фараон, а понтёры-одиночки всегда проигрывают, потому что несколько богачей, образуя тесный союз, действуют сообща.
Если бы была создана игра, дающая совершенно одинаковые возможности всем участникам, то, всё же оставаясь безусловно предосудительной, она, по крайней мере, перестала бы быть публичным грабежом.
Игорный дом по протекции передается женщине из общества, чтобы она могла поправить свое состояние. За вычетом всех расходов она выручает каждый вечер четыреста ливров, которыми делится со своими покровителями. Расходуется на десять луи карт; откупщикам налогов это выгодно. Говорят, что существуют вещи, которые нужно терпеть. Скоро, вероятно, скажут вместе с Мендвилем{439}, что торговля замерла бы и государство обеднело бы, если бы женщины решили стать целомудренными, а отцы семейств — бережливыми.
Игорные дома опасны; но при этом нужно сказать, что молодой человек, путешествующий по Франции или вступающий в свет с пятьюдесятью тысячами ливров дохода в год, не должен бояться потерять некоторую сумму денег в честной игре. Все будет зависеть от дома, который он выберет. Если же он от такой жертвы откажется, можно с уверенностью сказать, что путешествие его будет неудачно, что он не увидит общества, которое должен был посещать, что будет вести себя недостойным образом и, весьма возможно, попадет в дурную компанию, где потратит еще больше денег, чем в хорошей. Страх быть обманутым толкнет его на гораздо большие опасности, а для богатого человека так же грустно совсем не играть, как и играть азартно или играть с первым встречным.
Вот что принято говорить по этому поводу в обществе, а я лишь твержу: minima de malis{440}.
Какая разница между лопатой, которой огородник обрабатывает землю, чтобы умножить ее полезные дары, и той, которою игроки водят по столу, придвигая к себе выигранное золото! Благодаря тождеству названия невольно зарождаются в голове причудливые мысли, касающиеся трудной работы одной и праздной и алчной работы другой.
199. Законы против роскоши
Здесь таких законов не знают. Женщины пользуются в этом отношении полной свободой и выбирают себе наряды, какие им только вздумается. Жена приказчика или лавочника может наряжаться, как герцогиня. Правительство в это не вмешивается. Частное лицо может окружать себя самой безумной роскошью; если оно уплатило все причитающиеся с него налоги, никто не запретит ему разоряться.
У нас нет Катона-стоика{441}, который произносил бы громовые речи в защиту Аппиева закона{442}, запрещавшего знатным римлянкам употреблять на украшения более пол-унции золота, носить разноцветные одежды, ездить по городу в экипажах и прочее и прочее.
Бернский сенат запрещает женщинам носить ленты, газ, кринолины и маленькие обручи из китового уса, но в Париже все жители напоминают в этом отношении трибуна Валерия, который возражал против закона Аппия, защищая римских дам. Женщины не могут служить ни в суде, ни у подножья престолов, ни в армии; они не носят ни крестов, ни орденов, они лишены знаков отличия, удовлетворяющих гордость мужчин и вознаграждающих их за службу. Что же в таком случае остается на долю женщин? Наряды и драгоценные украшения. Вот что составляет их радость и гордость. Зачем же их лишать этого минутного блеска и счастья, этого домашнего царства?
Все это, может быть, и хорошо сказано. Но ведь траты на этот бесполезный блеск отражаются на существовании детей. Жалка та роскошь, которая ради раззолоченного салона, ради свечей, кружев, вышитых платьев, драгоценных вещей, украшенных резьбой каминов и прочего уменьшает обеденные порции и заставляет поститься и гостей и слуг. А эта ребяческая роскошь присуща теперь всем буржуа, возгордившимся полученным званием или службой.
Расточительность женщин идет своим чередом; маленькие состояния приходят в разорение; родовые имения ко дню совершеннолетия детей оказываются в полном упадке.
Великий герцог Тосканский запретил чрезмерную роскошь, пригрозив нарушителям этого запрета одним лишь своим неудовольствием. И это возымело большую силу, чем все принудительные законы.
В настоящее время все благородные флорентинцы носят только черные платья. Наши проповедники и экономисты произносили громовые речи, но им не вняли. У нас полицейские комиссары не бранят всенародно, как во Флоренции, женщин, носящих перья, и не пытаются срывать с их голов эти украшения, до которых как модистки, так и покупательницы — большие охотницы.
200. Иностранцы
Иностранец, приезжающий в Париж, часто бывает введен в заблуждение: он воображает, что несколько рекомендательных писем откроют ему настежь двери наиболее знатных домов. Это большая ошибка: парижане избегают сближаться с людьми, боясь, что такие отношения потом будут им в тягость. Проникнуть в старинные дворянские дома очень трудно; нелегко также попасть и в дома разбогатевшей буржуазии. Толпа ловких и смелых авантюристов, представительных по внешности, столько уже раз обманывала доверчивых людей, что теперь ко всем иностранцам стали относиться с большой осторожностью.