Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию
Шрифт:
М.: Что потрясающе?
Роджер: Никогда бы сам об этом не подумал. Но вы знаете, я вот сейчас на Патрика смотрю и вижу, что он так похож на этого моего репетитора... Тот тоже был ирландец... он был так добр ко мне...
М.: Правильно ли я понимаю, что в силу того, что вы сегодня наблюдали здесь в отношениях Патрика и Кевина, вы впервые смогли поговорить вслух об этой тоске и впервые смогли связать эту тоску и вашего репетитора-ирландца, с которым вы встретились много лет назад?
Роджер: Да, да, да.
М.: И каково вам это?
Роджер: Э... Ну, как будто я что-то сказал — и обнаружил нечто, что там всегда и было, просто я этого не видел.
М.: Это как-то меняет для вас ситуацию?
Роджер: Ну конечно! Конечно, меняет! Я узнал что-то, чего не знал, и теперь
Именно в ходе этого интервью подразумеваемая тоска Роджера стала более видимой сквозь выражение страдания; она получила имя. То, как он выразил страдание, было связано с тоской по признанию и желанием чувствовать связь с каким-нибудь взрослым мужчиной. Эту тоску сумел удовлетворить репетитор, который занимался с Роджером, когда тот учился в старших классах. Выявление этого факта оказало глубокий эффект на то, каким образом Роджер признал личностный резонанс и катарсис (на рисунке 4.3 я разметил пересказ Роджера на карте работы с внешними свидетелями). Для Патрика и Кевина возможность увидеть, как история восстановления их отношений затронула жизнь Роджера, оказалась, в свою очередь, очень глубоким переживанием, и это внесло существенный вклад в насыщенное развитие истории их взаимоотношений.
Выводя подразумеваемое на первый план, терапевт не пытается снизить интенсивность выражения фрустрации, досады, боли, отойти в сторону от этих переживаний или предоставить людям какие-то другие, менее тяжёлые переживания. Вместо этого он продолжает настойчиво следовать предположению, что в жизни одновременно соприсутствует множество историй, и при этом старается воспроизводить традицию признания, способствующую насыщенному развитию историй.
Предостережение
В некоторых обстоятельствах терапевты могут незаметно для себя передать другим ответственность за контроль за процессом пересказа, снять её с себя. Это особенно часто встречается в ситуации, когда люди, являющиеся внешними свидетелями, обладают схожим опытом, оказывались в почти такой же ситуации, что и те, кто находится в центре церемонии признания самоопределения. В подобных обстоятельствах я сам иногда отмечал, что на ранней стадии пересказа начинаю занимать неактивную позицию и, к собственной же тревоге, становлюсь сторонним наблюдателем, нейтральным, не вмешивающимся в развитие откликов внешних свидетелей, и очень маловероятно, что подобные отклики внесут вклад в развитие насыщенной истории и будут способствовать полезному личному отклику.
Такая уязвимость является результатом смешения понятий «инсайдерского знания» и «ноу-хау». Одно дело — иметь представление о сходной жизненной ситуации и сопровождающих её переживаниях, но совсем другое дело — знать и уметь выражать это таким образом, чтобы способствовать развитию насыщенной истории, так, чтобы это вызвало мощный резонанс и исцеление других людей. Можно занять ответственную позицию и придавать облик пересказам, и одновременно признавать значимость «инсайдерского» опыта, которым обладают свидетели.
Участие внешних свидетелей, которых мы привлекаем из помогающих профессий, — это ещё одно обстоятельство, когда терапевт может оказаться подверженным искушению отказаться от ответственности за придание облика откликам внешних свидетелей. Это особенно часто встречается, когда внешние свидетели поверхностно знакомы с практиками церемонии признания самоопределения, включая категории расспрашивания, придающие облик пересказам. Мне случалось отказываться от ответственности за придание облика пересказам в таких ситуациях, при этом я часто обнаруживал, что внешние свидетели воспроизводят иные традиции отклика. Они выстраивают теории и гипотезы о жизни других людей, оценивают, ставят диагнозы в соответствии с экспертным знанием тех или иных профессиональных дисциплин, формулируют интервенции,
Перечисляя предостережения, я не высказываю критику в адрес тех внешних свидетелей, которые воспроизводят подобные отклики на истории жизни других людей. От таких общепринятых откликов бывает очень сложно отстраниться. Я не подвергаю сомнению общую правильность этих дискурсов, скорее подчёркиваю значимость того, что необходимо создавать условия, способствующие развитию насыщенной истории в контексте практики церемонии развития самоопределения.
Однако существуют обстоятельства, в которых терапевту не обязательно занимать лидирующую роль в придании облика пересказам внешних свидетелей. Это относится к тем случаям, когда свидетели глубоко и хорошо знакомы с описанной традицией пересказа. Тогда терапевт может как бы «отойти в сторону» и позволить свидетелям либо интервьюировать друг друга в соответствии с этой традицией, либо назначить кого-то из участников свидетельской группы ответственным за интервьюирование остальных. Когда внешние свидетели хорошо знакомы с традицией пересказа, мои требования к себе («следить за тем, как осуществляется пересказ») становятся гораздо менее жёсткими.
Анонимность и этика
Несмотря на то что я описал церемонию признания самоопределения как непосредственно вовлекающую внешних свидетелей в действие, это не всегда так. Например, технология проведения онлайн- или телеконференций даёт возможность собрать отклики, пересказы внешних свидетелей в тех случаях, когда они не могут физически присутствовать или когда человек, находящийся в центре церемонии, хочет сохранить анонимность.
Технические средства могут быть использованы и для записи пересказов внешних свидетелей — откликов на рассказы терапевта о жизни людей (конечно, все вовлечённые стороны должны согласиться на это). Другими словами, терапевт может встретиться с кем-либо, кто добровольно согласился стать внешним свидетелем в таком формате, и пересказать истории, прозвучавшие во время его беседы с клиентом. Эта встреча, в том числе и отклик внешнего свидетеля на историю, рассказанную терапевтом, записывается на аудио- или видеоноситель. На следующей встрече эти записи просматриваются или прослушиваются человеком, находящимся в центре церемонии, после чего терапевт может попросить его осуществить пересказ пересказа. Эту возможность хорошо использовать в тех случаях, когда подходящий внешний свидетель не может физически присутствовать на встрече или когда требуется анонимность.
Если говорить об анонимности вообще, то люди, участвующие в подобных церемониях, редко требуют такого отношения. Однако те, кто будет находиться в центре церемонии признания, должны быть полностью проинформированы о том, что и как будет происходить, прежде чем они примут решение об участии внешних свидетелей. Им также должна быть предоставлена возможность поговорить с другими людьми, у которых уже есть такой опыт. Кроме того, терапевт обязан спросить, есть ли какие-то темы, о которых люди не хотели бы рассказывать в ходе церемонии; также необходимо дать гарантии, что терапевт не будет передавать какую-либо личную информацию кандидатам во внешние свидетели. Все, что свидетели могут узнать о жизни людей, находящихся в центре церемонии, будет выяснено непосредственно в ходе рассказа, во время церемонии. Необходимо также проинформировать клиентов о том, что обычные договорённости, касающиеся конфиденциальности в групповой терапии, будут открыто обсуждаться и соблюдаться.
По моему опыту, люди редко отказываются от возможности пригласить на наши встречи внешних свидетелей. Более того, те, у кого была возможность оказаться в центре подобных церемоний, практически неизбежно соглашаются встретиться снова в контексте церемонии признания самоопределения, если им предоставлена возможность выбора между подобной встречей и индивидуальной встречей со мной. Что касается конфиденциальности и анонимности, — люди, как правило, испытывают большой энтузиазм по поводу возможности поделиться историями своей жизни с другими людьми.