Карты судьбы

Колесова Наталья Валенидовна

– Я ждала четыре дня! – выпалила Элджи. – Я приехала, и Альберт рассердился и прогнал меня, и я вижу тебя в коридоре, и думаю, что ты пьян, а я там схожу с ума… Что это с тобой?

– Не знаю, – я провел ладонью по лбу. – Голова закружилась. Я, наверное, упал…

Элджи смотрела на меня, сдвинув брови.

– Что ты ел или пил сегодня?

– Что обычно. Мы всегда ужинаем с Габриэллой…

– С Габриэллой! – подскочила Элджи. – С Габриэллой! О, идиот! Какой же ты идиот, Гордон!

– Почему? Она сразу узнала, кто я… и обрадовалась, в отличие от всех остальных моих родственников!

– Обрадовалась? Габриэлла?

Да она способна радоваться только чьей-то смерти! – Элджи вдруг оборвала сама себя и уставилась на меня широко открытыми глазами. – Или… ну конечно… как я могла не подумать… обо всем думала, только не об этом…

– Что?

Элджи отвернулась. Сказала обидно-снисходительным тоном:

– Я тебя не осуждаю. Все мужчины слабы. Чем ты лучше других?

– Еще бы ты осуждала! – вскипел я, поняв, к чему она клонит. – Это мое дело… девчонка!

– Вот именно, – подытожила Элджи. – Влюбился. Теперь ты покорен, как овечка, и делаешь и думаешь только то, что нужно ей. И что же она рассказала тебе о твоем прошлом?

Я молчал. Я помнил о Ганелоне. Я помнил об Асмуре. И только сейчас впервые задумался – а было ли все это на самом деле? Действительно ли я шел на все ради трона, который теперь мне был, в общем-то, безразличен?

Ожидая ответа, Элджи рассеянно вытирала мою мокрую грудь прохладной ладонью. Я молча отвел ее руку. Элджи смутилась.

– Думаешь, я наговариваю на Габриэллу?

– Н-не знаю, – сказал я осторожно. – Но, по-моему, у тебя неверное представление о ней…

И прикусил язык: следовало добавить – и обо мне. На мое удивление, Элджи не взорвалась. Она глядела на меня задумчиво.

– Тебя познакомили с Айратом? – неожиданно спросила она.

– Н-нет…

– И за столько дней ты даже не попытался увидеться с ним, с Альбертом или с сестрицей Гивой?

Сказать было нечего. Я действительно не вспомнил о существовании других моих родственников прямо здесь, у меня под боком. Все мои мысли занимала одна Габриэлла.

– Но Айрат, кажется, болен…

– Болен, – кивнула Элджи. – Конечно, он болен. У него тоже все начиналось с головокружений, слабости, холодного пота, а потом он уступает трон сестрице Габриэлле, проявляющей о нем трогательную заботу, а потом все стараются забыть о нем, потому что он беспробудно пьян и страдает слабоумием…

– В семье, говорят, не без урода, – пожал я плечами. – Что с того?

Элджи смотрит на меня. В глазах ее и в непривычной – без веселья – улыбке пляшет пламя.

– А то, милый мой… простите, принц Ашур, что Айрат никогда не брал в рот ни капли спиртного! Не желаешь, наконец, познакомиться с ним?

Эта дверь запиралась снаружи. Оглянувшись на меня, Элджи отодвинула засов и первой шагнула в неосвещенную комнату. Свет факела заплясал на стенах, украшенных драгоценными гобеленами, на столе резного дерева с недоеденной пищей в тарелках, на узорчатом, узком, забранном решеткой окне под самым потолком. Элджи пошла вперед, опуская факел, но я уже и сам увидел сидящего на полу человека. Глаза его были широко открыты, пусты и тусклы, словно совсем не отражали света. Черные спутанные волосы кое-где светились сединой. Он вдруг ощерил ровные молодые зубы и, вяло погрозив нам пальцем, захихикал. Вздрогнув, я выпрямился – этот смех был эхом того смеха, с каким я просыпался сейчас по утрам – всегда в непривычно прекрасном

настроении. На лице Элджи, смотрящей на Айрата, не было ни жалости, ни отвращения – одна привычная уже ожесточенность.

– Идем отсюда! – сказал я.

Мы вышли в коридор, и Элджи задвинула засов. Покои… – или, лучше сказать, тюрьма? – принца не охранялись. И, правда, кому он теперь нужен? Элджи перехватила факел и подняла глаза.

– Каким бы он ни был, он был королем. Они не имели права так поступать с ним – просто засунуть подальше, спрятать и забыть. Есть много способов свести человека с ума, я говорила Альберту, но он не хочет слушать. «Ты не любишь ее и потому придумываешь всяческие глупости, со стороны матери у Айрата тяжелая наследственность», – говорил он. Скажи и ты мне то же самое! Что молчишь?

В голове стучали железные молоточки. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… значит, таким ты хотела меня видеть, Габриэлла? Хихикающим идиотом? Тук-тук-тук…

– Спасибо, Элджи, – сухо выдавил я. – Спасибо, что пыталась предупредить меня. Теперь я буду осторожен. Но я не могу… я не могу сейчас оставить ее, потому что мы связаны. Связаны навсегда…

Прошлым, хотел сказать я. Элджи смотрела на меня исподлобья, из-за чего ее и без того большие глаза казались огромными. Я увидел, что они заблестели – необычно заблестели. Ссутулившись, Элджи уронила факел и, закрыв лицо руками, разрыдалась по-детски громко и горько.

– Элджи, – сказал я, растерявшись. Но она уходила от меня, плача, как испуганный ребенок. Когда я рванулся следом, то наступил на тлеющий факел и погасил его.

– Элджи! – я слышал впереди безутешный плач, но, путаясь в темноте и в коридорах, никак не мог догнать ее. А потом стих и плач.

Я снова остался один. Без Элджи. Без Габриэллы. Почему Габриэлла хотела от меня избавиться? – Я отодвинул ставшую привычной горечь предательства. Думала, как и все они, что я собираюсь претендовать на трон? Или боялась, что я вспомню то, что может мне не понравиться? Все ли ее истории были правдой? Единственный, кто мог прояснить это, был Альберт, но он избегал меня. Очень скоро во дворец, впервые за долгое время, должны съехаться мои родственники, а Габриэлла ни разу не упомянула о Королевском совете. Не должен ли я был предстать на нем этакой хихикающей копией Айрата? Я потер лоб, прогоняя воспоминание о только что смотревших на меня глазах. Глазах друга, возможно, дочери Альберта… Меня предала Габриэлла, а я только что – пусть невольно – предал Габи. Потом. Я подумаю об этом потом. Мне нужна ясная голова, чтобы все обдумать. Я должен знать больше о своем прошлом. И никому не верить. Каждый из них вливал в меня по капле яда. Я уже не мог быть другом Элджи, и любить Габриэллу, и уважать Альберта. Возвращая мое прошлое, жизнь взамен отнимала у меня настоящее.

Он появился в моей комнате глубокой ночью – бледный, с всклокоченными черными волосами и дикими свирепыми глазами, – совсем непохожий на того учтивого сдержанного принца, которого мне довелось увидеть в замке Элджгеберты.

– Габи! – крикнул он. – Где Габи?

– Не знаю, – я шагнул навстречу и наткнулся на стену ненависти и боли.

– Я просил, – сказал Альберт шепотом, – я просил тебя. Ты давал мне слово.

– Почему ты не сказал мне, что она девочка? – крикнул я, заражаясь его безумием. – Я бы ни за что не взял ее с собой!