Карты в зеркале
Шрифт:
После поминальной трапезы, во время которой все делали вид, как сильно они огорчены, Рикторс подозвал Ансета. Охранники последовали за мальчиком, но Рикторс остановил их взмахом руки.
— Я знаю, ты для меня не опасен, — сказал Рикторс. Его голову венчала корона.
— Ты — лживый ублюдок, — ответил Ансет, — и если бы не моя клятва, я разорвал бы тебя на куски.
Это казалось смешным — что двенадцатилетний мальчик так говорит с императором. Однако Рикторс не рассмеялся.
— Не будь я лживым ублюдком,
Рикторс сел; послышались аплодисменты и одобрительные возгласы, некоторые из них звучали вполне искренне. Как все импровизированные речи, эта явно удалась.
Рикторс велел Ансету петь.
— Я скорее умру, — ответил мальчик.
— Непременно умрешь — когда придет твое время, — сказал Рикторс.
И Ансет запел, стоя на столе, чтобы все могли его видеть, — точно так же, как пел в последнюю ночь своего плена на корабле, для людей, которых ненавидел. Песня была без слов, поскольку все, что он мог сказать, прозвучало бы как измена. Он выпевал лишь мелодию, без всякого аккомпанемента, легко переходя из одной тональности в другую. Каждый звук вылетал из его горла с болью, каждый звук отзывался болью в ушах слушателей. Печаль, которую они до сей поры только изображали, сейчас по-настоящему разгоралась в их душах. На том званый обед и закончился. Многие расходились со слезами на глазах; все понимали, что смерть человека, чей прах покоится в урне, — огромная потеря.
Когда Ансет кончил петь, у стола остался только Рикторс.
— Теперь, — сказал Ансет, — они никогда не забудут Отца Микала.
— И Певчую Птицу Микала, — ответил Рикторс. — Но теперь я — Микал. То, что смогло его пережить, осталось со мной — его имя и его империя.
— В тебе нет ничего от Отца Микала, — холодно сказал Ансет.
— Разве? Неужели тебя ввела в заблуждение его показная жестокость? Нет, Певчая Птица, — в голосе сурового, надменного императора Ансет услышал нотки боли. — Останься и пой для меня, — почти умоляюще сказал Рикторс.
Ансет протянул руку и коснулся стоящей на столе урны.
— Я никогда не полюблю тебя, — ответил он, сознательно стараясь причинить собеседнику боль.
— А я — тебя, — ответил Рикторс. — И все же мы можем дать друг другу то, чего нам обоим не хватает. Микал спал с тобой?
— Он никогда не выражал такого желания, а я не предлагал.
— И я тоже не стану, — сказал Рикторс. — Все, что я хочу, — это слушать твое пение.
У Ансета внезапно пропал голос — он не мог произнести вслух того, что собирался сказать, и поэтому просто кивнул. Рикторсу хватило такта не улыбнуться. Он тоже ответил
— А что будет с этим?
Рикторс обернулся и увидел, что мальчик стоит, положив руку на урну.
— Эти мощи твои. Делай с ними, что хочешь, — и Рикторс удалился.
Ансет унес урну с пеплом к себе в комнату, где он и Отец Микал так часто пели друг другу. Мальчик долго стоял у огня, напевая свои воспоминания. Вернув все их общие песни Отцу Микалу, он высыпал содержимое урны в огонь.
Огонь погас, засыпанный пеплом.
— Один из этапов завершен, — сказал Учитель Пения Онн Учителю Пения Эссте, едва закрыв дверь.
— А я боялся. — Признание Эссте прозвучало как негромкая, вибрирующая мелодия. — Рикторс Ашен мудр. Однако пение Ансета сильнее мудрости.
Их озарял холодный солнечный свет, льющийся из окон Высокой Комнаты Дома Пения.
Онн запел, и мелодия была полна любви к Эссте.
— Не хвали меня. И дар, и сила — все это принадлежало Ансету.
— И все же его учил ты, Эссте. В других руках Ансет мог бы стать орудием для завоевания власти и богатства. А в твоих руках…
— Нет, брат Онн. В самом Ансете слишком много любви и преданности. Он заставляет других желать стать такими же. Он — тот, кого невозможно использовать во зло.
— Он когда-нибудь узнает правду?
— Может быть; вряд ли он хотя бы подозревает, как могуч его дар. Будет лучше, если ему так и останется неведомо, как сильно он отличается от других Певчих Птиц. А что касается последнего блока в его сознании… Мы установили его на совесть. Ансет никогда не узнает о существовании этого блока и потому никогда не попытается выяснить, кто на самом деле позаботился о смене императоров.
Дрожащим голосом Онн запел об искусно вплетенных в сознание пятилетнего ребенка планах заговора — планах, которые в любой момент могли оказаться расплетены. Но ткач был мудр, и ткань получилась прочной.
— Микал Завоеватель, — пел Эссте, — научился любить мир больше, чем самого себя, и то же самое случится с Рикторсом Микалом. Вот и все. Мы выполнили свой долг перед человечеством. Теперь мы будем просто учить других маленьких Певчих Птиц.
— Только старым песням, — пропел Онн.
— Нет, — с улыбкой отозвался Эссте. — Мы будем учить их песне о Певчей Птице Микала.
— Ансет уже спел ее.
Когда они медленно покидали Высокую Комнату, Эссте прошептал:
— Постепенно мы всех приведем к согласию…
Их смех прозвучал, как музыка звездных сфер.
Книга четвертая
Жестокие чудеса
Повести о смерти, надежде и святости
Смертные боги