Кащеево царство
Шрифт:
Моислав, всё распаляясь, подскакивал то к одному вою, то к другому, тряс их за плечи и орал в лицо:
– Не хочешь сдохнуть с голоду? Не хочешь? Помни о богах и духах. Помни о вседержителях. Они тебя накормят. Они тебя исцелят. Без них пропадёшь. Сгинешь без следа…
Ратники шарахались от него, испуганно крестились, а Моислав распалялся всё больше и больше.
– Забудьте о кресте! – голосил он. – Не крест вам порукой, а заклятья и обереги. На них полагайтесь. Без них – никуда…
Он исступлённо грыз кору и бился головой о стволы деревьев.
– Я есмь Нум-Торум, лесной человек, – вопил он. – Ешьте плоть мою, пейте кровь мою. Много, много вам предстоит пройти. Ждут вас морозы лютые и бескормица, тёмные демоны и клыкастые волки. В сей час воистину наступает время единения. Бейте меня, жрите меня, рвите на части! Я есмь провозвестник вашей судьбы. Кто ныне не поднимет руку на меня, не видать тому счастливой охоты!..
Вои, одурев от курева и диких плясок, похватали копья, стали поддевать ими поповича. Тот,
– Ещё! Ещё! Вкусите плоти Нум-Торума! Испейте его крови!..
В какой-то миг Моислав вдруг споткнулся и рухнул на снег. Раззадоренные вои продолжали язвить его копьями, разрывая медвежью шкуру. На железных остриях заблестела кровь. Ратники не замечали этого, охваченные дурманом, а попович лишь подначивал своих мучителей, наслаждаясь болью:
– Сильнее! Глубже! Неужто ваши мышцы одрябли?.. – верещал он, потом вдруг уставился куда-то вверх и запел:
Проживаю я, священный зверь,Жаркое длинное лето,Созданное моим батюшкой Нум-Торумом,Провожу я, священный зверь,Комариное длинное лето,Посланное моим батюшкой Нум-Торумом.Хоть оно и бедно лесной ягодой,Хоть оно и бедно кедровыми шишками,Но наполняю я свой ненаполнимый кузовок,Наполняю я свою ненаполнимую посудину…Ратники, потеряв осторожность, кололи поповича всё яростнее. Никто уже не сознавал, что делает, всех захватила кровавая игра. И когда чья-то рука вдруг направила копьё прямиком в лицо Моиславу, ратники даже не заметили этого. Наконечник пробил поповичу лоб, и Моислав тут же затих. Спустя несколько мгновений пляска прекратилась, все оторопело уставились на истерзанное безликое тело с кровавой кашей вместо глаз и лба.
– Всё, – прогремел голос Буслая. – Кончился наш хранильник. Дальше пойдём без него.
Он воткнул в снег окровавленное копьё и, плюнув, направился к нартам.
– Завтра выступаем, – бросил через плечо. – Чтоб все были готовы!
Глава тринадцатая
Поначалу Арнас пребывал в растерянности. Укокошив старуху, он не знал, что делать дальше. Единственное, в чём он был уверен – это то, что пусть назад ему закрыт. Отныне русичи стали для него такими же врагами, как югорцы. Невелика беда! Он своё дело сделал, теперь югорский кан обречён, а стало быть, можно возвращаться домой.
Он шёл сквозь утонувшие в снегах елани и заледеневшие поймы, продирался через хрупкий и колкий тальник, пересекал луговины с заброшенными самъяхами, проваливался в буераки, карабкался на сопки и плутал по распадкам. Трудно ему было без лыж и лука, но что делать! В спешке удирая от одурманенных ушкуйников, он не успел прихватить с собой ни того, ни другого, да и как бы он нашёл дорогу к заимке с колдовской поляны? Лукавая кудесница закляла все пути к своей избушке, никому не дано было отыскать её без позволения лесной старухи. И чем больше Арнас думал об этом, тем сильнее укреплялся во мнении, что встреча ушкуйников с бабкой-потворой была не случайна. Югорские духи навели русичей на заимку, чтобы коварная ведунья заморочила их и лишила разума. Все силы земли и неба ополчились против новгородцев, пытаясь отвратить их от своего бога и лишить опоры в чужом краю. Лёгкость, с какой югорские вседержители овладели душами новгородцев, поражала Арнаса. Он не мог понять, отчего так произошло. Неужто русский Крестос так слаб, что не в силах совладать с местными богами? Наверно, югорских вседержителей питает родная земля, отвергающая славянского бога. Оттого и берут они верх.
Но для него это уже не имело значения. Он шёл к отчему дому, спеша показать родичам скальпы югорских вождей. Теперь-то уж никто не скажет, что он напрасно рвался в Югорский край.
На третий день пути он почувствовал, что выбивается из сил. Край трещал от мороза, а с пермяка лился пот. «Так и захворать недолго», – с тревогой думал он. Надо было раздобыть где-нибудь лыжи или собачью упряжку, но где? По пути ему ни разу не встретилось жильё. Оно и неудивительно: все югорцы разбежались, едва заслышав о русичах, а те, кто остался, укрылись в городках. Арнаса начали одолевать мрачные мысли. «Неужто я погибну, не добравшись до дома? – думал он. – Как обидно! Смерть не страшна, но страшна безвестность». К лютой стуже скоро добавился голод. Он ел всё, что попадалось под руку – замёрзшие ягоды, жуков-короедов, личинки – но слабел всё больше и больше. Это был конец. Арнас понял, что умрёт, и готовился к смерти, хотя неукротимая воля гнала его дальше. Он шёл, почти ничего не видя, с большим трудом различая красноватый огонёк солнца на небосклоне; деревья сливались для него в сплошной частокол, снег норовил взметнуться в лицо, погребя в глубоком сугробе. Пришёл день, когда даже воля не смогла поднять его с земли. Арнас опустился возле ствола молодой ели и тяжело задышал сырым, стылым воздухом. «Я сделал всё, что мог, – думал он. – Не моя вина, что кан остался невредим. Один человек не может совладать с сонмищем духов». Так он утешал себя, надеясь, что смерть его будет лёгкой и незаметной. Размышляя над этим, он вспоминал рассказы тех, кто замерзал в тайге: им являлись чудесные сны, превращая умирание в праздник. Быть может, такие же грёзы явятся и ему? Предчувствие удивительных образов развлекло его, но ненадолго. Пальцы мучительно набухли колючей болью. Он непроизвольно сжимал и разжимал их, но потом устал и смирился с неизбежным. Тело его, коченея, гудело и ныло, лицо покрылось ледяной коркой, грудь всё сильнее разрывал сухой кашель. «О боги, как мне тяжко!» – думал он.
И тут взгляд его случайно упал на зайца, выглянувшего из-за соснового комля. Сначала Арнас решил, что зверёк ему лишь померещился, он даже засопел, чтобы сбросить с себя морозную дремоту, но заяц не пропал. Его белые уши торчали меж тонких кустиков, похожие на занесённую снежным пухом рогатку. Он с любопытством всматривался в пермяка, словно никогда прежде не видел людей. «Беляк-то взрослый уже, опытный», – невольно отметил про себя Арнас. Подумал – сам усмехнулся своей мысли: не всё ли равно, опытный или нет? Ведь он, Арнас, почти уже умер. Или ещё жив? Как понять это? Зырянин напрягся, задышал чаще, чувствуя прилив сил. Вот оно, избавление! Боги всё-таки услышали его призыв. Надо поймать этого зверя, зажарить его – тогда он будет спасён. Но как это сделать? Арнас прикинул: до зайца шага три, не больше. Если наскочить на него, вытянув руки, то можно успеть схватить за лапы. Едва ли тот успеет отпрыгнуть – в снегу беляки не слишком проворны… Но мысль эта, на мгновение воспламенившая его разум, тут же и погасла. Откуда в одеревеневшем теле возьмётся столько ловкости, чтобы поймать зайца? Даже свежему охотнику это не под силу, что уж говорить о нём, голодном и обмороженном…
Но заяц не двигался, пялясь на зырянина как на диво-дивное, и это подтолкнуло Арнаса к действиям. На что он рассчитывал, бросаясь на беляка? Быть может, надеялся, что зверь болен и не сумеет отпрыгнуть? Или полагался на притягательную мощь людского взгляда, который, говорят, околдовывает животных? Вряд ли. Просто голод настолько захватил его, что Арнас уже не слушался голоса рассудка. Он видел перед собой еду и тянулся к ней.
Отлепив примёрзшую малицу от ствола, он захрустел заиндевевшими рукавами, попытался встать на четвереньки. Заяц насторожился. Поводив ушами, он чуть попятился, но глаз не отвёл и продолжал таращиться на человека, точно приманивал его. Зырянин счёл это хорошим знаком. «Либо глупый, либо…», – что «либо», он не додумал. Обхватив непослушными пальцами рукоять ножа, Арнас перевалился на колени, начал медленно подкрадываться к зайцу. Тот снова попятился. Такое спокойствие зверька весьма озадачило Арнаса. Он почуял неладное. «Почему не удирает? Неужто завлечь хочет?». Пермяк вытянул вперёд руку с ножом и пополз вслед за отступающим зайцем, подминая под себя снег и царапая щёки острым настом, ударяясь коленями о выступы мёрзлой земли и сжимая зубы. Снег сыпался ему за шиворот, забивался в рукавицы, пронзал лютой стужей запястья, погружал в себя, словно тщился затопить пермяка с головой, но Арнас упрямо продвигался вперёд, не сводя глаз со зверя. Из горла его доносилось сиплое дыхание, сведённые мукой челюсти выдвигались вперёд, растягивая кожу на подбородке. А беляк всё пятился, словно затравленный волк, отходил, перебирая лапками, уши его то прижимались к спине, то вставали торчком, и ядовито светились в полумраке красноватые зрачки, похожие на две свечки в далёком окне. «Непростой это зверёк, ох непростой!» – подумал Арнас, вспомнив старое поверье о несчастье, которое сулит встреча с зайцем. И будто накаркал – земля вдруг подломилась под его ладонями, тело перевесилось вперёд, и он, не удержавшись, ухнул в чёрный провал, задев по пути свисавшие древесные корни. «Подставили, сволочи», – успел подумать зырянин, прежде чем, отбив все бока и плечи о неровные края ямы, плюхнуться на тёплую твердь. Нож вылетел из руки, ушибленный зад отозвался тупой болью, Арнас зашипел и перевалился на колени.
К его удивлению, вокруг была не ледяная тёмная яма, а уходящие в бесконечность мерцающие скалы, над которыми нависало горячее красное небо. Земля дышала жаром. Арнас оторопело огляделся. «Вот и видения пришли», – подумал он. Где-то вдалеке меж бесплодных каменистых берегов текла река. Её воды были настолько черны, что пермяк поначалу принял их за бездну, рассекавшую надвое подземный мир. По ту сторону реки клубился дым, слышался оглушительный звериный рёв и какое-то утробное гудение. А по берегу шли громадные, покрытые шерстью, существа с заострёнными кверху головами и длинными когтями-кинжалами на пальцах. Арнас испуганно вжался спиной в земляную стену, надеясь, что чудища не заметят его. Но куда там! Один из великанов повернул в его сторону заросшее волосом лицо и, сверкнув зелёными очами, в несколько прыжков оказался рядом. Пермяк втянул голову в плечи, с ужасом глядя на него. Страшилище обернулось к своим, махнуло рукой, подзывая остальных. К нему приблизилось несколько товарищей, они озадаченно уставились на зырянина и повели беседу на странном рыкающем языке. После короткого обсуждения первое чудище протянуло к Арнасу когтистую лапу, попыталось ухватить его за плечо, но пермяк отодвинулся и ударил его кулаком по шершавым пальцам. Удар получился слабым, но даже и такой он привёл страшилище в гнев. Великан недовольно сморщил лицо, хрюкнул и, вытянув обе руки, очень ловко взвалил зырянина на правое плечо. Пермяк и опомниться не успел, как уткнулся носом в вонючую шерстистую спину. «О боги, что со мной будет?» – подумал он.