Каштаны на память
Шрифт:
А еще в воображении Артура рисовалась встреча с генералом Шаблием. Рубен расскажет ему всю правду.
Впереди между деревьями вроде посветлело. Артур осторожно вышел на опушку и увидел, как против звезд в ночной тьме холодно блеснул речной плес. Это был Днепр.
Рубен встал над кручей. Днепр был закован в лед. Хотя зима была малоснежной, морозами этот край она не обделила. Днепр надежно замерз в декабре, и март еще не успел растопить лед.
Артур спустился с кручи и сошел на лед, который весело затрещал. Он понял, под ним молодой лед,
— Товарищ генерал! Семен Кондратьевич! Я дойду до вас, что бы там ни было! Вы же верите мне? Я не изменник! Я просто попал в большую беду! — горячо шептал Артур. Он пошел прямо по воде, чтобы навсегда утопить в ней свои следы от вассермановских ищеек.
И вот берег. Артур упал на затвердевший песок. Он понимал, что просто не имеет права лежать на холодной земле после ледяной купели, но ноги не шли — так закоченели. Тогда Рубен, выбиваясь из сил, начал растирать их. Наконец смог подняться и кое-как доковылять до ближайшего леса.
Его встретили ощетинившиеся кусты и одинокие сосны, выбежавшие на песок, да так и застывшие перед величием Славутича.
Под ногами похрустывали сухие ветки. Только огонь мог спасти. И Артур стал собирать хворост. Когда высек огонь из зажигалки, вдруг подумал, что дым от костра могут увидеть не только свои, но и враги. Что же, если придут каратели, Рубен будет биться до последнего патрона и теперь уж живым к ним не попадет. Но нужно высушить одежду и хотя бы немного согреться.
Огонь лизнул тонкие прутья и зашипел, борясь с влагой, которой была пропитана кора веток. Приятно запахло дымом. Артур лег на землю и раздул огонь, так как ветра в лесу не было, и на сердце у Рубена посветлело. Чего ему бояться, что кто-то увидит костер?.. Еще когда его везли из лагерной тюрьмы под Белую, Артур случайно узнал, что Красная Армия освободила Харьков. В такие дни ни немцам, ни их приспешникам не очень-то хочется гоняться за партизанами.
Когда совсем рассвело, Артур пошел дальше. Вскоре он услышал собачий лай, ветер донес запах дыма. Через несколько сот шагов увидел на поляне озера развалины дома. За сожженной хатой виднелся хлев с соломенной кровлей. В стене прорезано оконце, рядом с которым прямо из стены торчала железная труба, из нее шел дым.
На дворе играли два мальчика, одетые в ветхие фуфайки с взрослого плеча, обутые в огромные опорки.
— Немец!
— Деда! Немец пришел к нам! — крикнули испуганным голосом ребята и бросились к своему жилью.
Артур совсем забыл, что на нем эсэсовский мундир. «Досталось этим беднягам от фашистов, что так испугались», — подумал он, решительно открыв дверь.
На пороге, заслонив собой детей, выросла кряжистая фигура старца с длинной седой бородой. Дед был в полотняной рубашке, зашнурованной белым шнурком, в таких
Артур сел на скамейку, оперся локтем о край сбитого из свежих досок стола.
Из-за полога вышла старая хозяйка и уставилась на непрошеного гостя, испепеляя его взглядом и прижимая к себе внуков. Ее узловатые руки лежали на детских головках, словно крылья птицы, закрывающей птенцов от беды.
Глаза Артура слипались, голова клонилась на руку, которая гак удобно лежала на столе. Все тело насквозь пронизало домашнее тепло, а ноздри щекотал приятный пар от вареной картошки. Артур не заметил, как заснул.
— Гляди, Роман! — прошептала старуха, снимая горячий чугунок с плиты. — Немец, а без сапог. Бывает же такое?! И это после того, как они нас по миру пустили!
Она слила горячую воду из чугунка и положила с десяток картошин в миску. Потом слегка коснулась руки пришельца. Артур вздрогнул, рука его стремительно легла на автомат. Но тут же опомнился.
— Палдес. Спасибо! — поблагодарил улыбнувшись.
Дед и бабка переглянулись. Артур не обращал на них внимания. Он хватал горячую картошку, дул на нее, подбрасывал, чтобы скорее остыла, и жадно ел.
— Обожжешься, ненормальный! — не выдержала бабка. — Тебе и целого чугунка будет мало!
— Что ты не немец, человече, так это точно! — наконец заговорил и дед Роман. — Так кто же ты?
— Я латыш. Я убежал из немецкого плена. Был партизан, — ответил Артур. — Из-под Белой иду. — Он подмигнул мальчишкам, которые уже вышли из-за бабушкиной спины, хотя еще и держались за ее юбку.
Ребятишки в ответ заулыбались.
— За что немцы хату сожгли? — спросил Артур.
— За то, что я со старухой будто бы прятал партизан и подпольщиков, — пожал плечами дед. — Люди советовали нам уходить. Но куда я со своей земли, со своего Днепра пойду? Паромщиком я тут всю жизнь. А теперь без работы. Некого перевозить на тот берег. Ты, друг, оставайся у нас. Пойдешь дальше, можешь к жандармам из Хацкого попасть. Отоспишься на чердаке. После пожара немцы к нам не приходили!
— Спасибо, дедуня!
— На первый раз хватит, — сказала хозяйка, убирая со стола миску. — В другой раз, а то еще беда будет.
— Да. В другой раз, — согласился Артур и вопросительно глянул на деда Романа.
— Отоспишься, найдем тебе сапоги, может, встретишься с нашими людьми.
— Как вас по отчеству?
— Роман Аверьянович Шевченко, — назвался дед и оглянулся на угол, где висел портрет Тараса Шевченко. — Два сына в Красной Армии, а невестку немцы забрали в рабство.
20
Возвратившись в Киев в начале весны, Галина не застала ни дедушки, ни матери: обоих расстреляли фашисты за то, что они арсенальцы. Была б в ту пору дома Галина, не миновать бы и ей смерти.