Каспар Хаузер, или Леность сердца
Шрифт:
– Не давайте Стэнхопу запугать вас, милый Квант. Добряк-граф обманывает себя самого и не верит даже в очевидность. Эта чертова история сбила его с толку. Вы окажете ему великую услугу, разоблачив обманщика.
То был пароль и клич. В слове «обманщик» таилось ядро заговора. Итак, Каспар, ты поедешь в маленький городок, чтобы тихо жить в маленьком доме, стены мира будут сдвигаться вокруг тебя, покуда снова не станут тюрьмой. Насилие побраталось с коварством; судья будет судить о том, что видит, не думая о том, что он чувствует. Низким человеком предстанешь ты, дабы друзьям проще было превратиться в недругов, дабы твоя отверженность облегчила расправу. Твоя же кровь будет свидетельствовать против тебя, свет утратит благотворную силу, плоды не созреют, умолкнет голос неба, и за ночью, ибо настанет ночь, не последует утро.
ГЛАВА В ПИСЬМАХ
Уже долгое время не имею вестей от Вашего сиятельства. Между тем неустойчивость и неопределенность моих взаимоотношений с Каспаром заставляют меня быть более назойливым, чем то будет приятно Вам, достоуважаемый граф: и все же я вынужден просить Вас скорее покончить с этой неустойчивостью, тем паче что я уже не могу, как некогда, проявлять к найденышу сердечное участие, да и сам он, из-за насильственного пребывания в моем доме, чувствует себя скорее пленником, нежели гостем или домочадцем. В первую очередь, более прочного положения приходится, конечно, пожелать Каспару. Надежды, в нем разбуженные, лишили его покоя, его дни заполнены ожиданием столь страстным, что об обучении ремеслу, как то предполагалась, и думать нечего; душевная тревога юноши такова, что бросается в глаза всем и каждому. Вечера он проводит за писанием какой-то чепухи, а лучшее его удовольствие – кончиком карандаша отмечать на карте страны, дороги, по которым он надеется проехать с вашим сиятельством; довольно практичный, хотя и несколько односторонний способ изучения географий. Он говорит, думает, мечтает лишь о предстоящем путешествии, и если Вы, милорд, еще хоть сколько-нибудь хотите добра несчастному юноше, то я считаю своим долгом обратиться к Вам с призывом весьма настоятельным – по возможности скорее положите конец бессмысленной горячечносги такого его существования. Вы единственный на земле, чье имя, чьи слова еще многое значат для него, и мне думается, что бесконечное его доверие тронет сердце, некогда любящее, но остуженное капризами, ненадежностью, двоедушием загадочного и непостижимого создания.
Ваше превосходительство почтили меня просьбою сообщать Вам о здоровье, равно как и душевном состоянии Каспара Хаузера. Признаюсь, сие повергло меня в некоторое смущение. В последние полтора года я остерегался приблизиться к юноше, заботливо отгороженному от мира, ибо в здешних краях каждый тщится охранить маленькие свои права от вмешательства чужеземца, и посему дело, которое касается всего человечества и пробуждает сострадание в каждом внутренне раскрепощенном человеке, мало-помалу становится делом лишь узкого круга лиц. Уповаю, что Ваше превосходительство простит мне подобное заявление, поскольку оно свидетельствует о моем неизменно участливом внимании к судьбе найденыша, ныне отнюдь не внушающей радужных надежд его друзьям. Доверительное письмо Вашего превосходительства положило конец моим колебаниям, на днях я навестил его в доме господина фон Тухера, да и он, впервые после долгого времени, побывал у меня, это дает мне возможность сообщить Вам о нем кое-какие сведения, пусть общего характера, но тем не менее освещающие особенности его нынешнего положения.
Каспар очень вырос и возмужал, на вид ему можно дать года двадцать два. И все же, появись он в цивилизованном обществе, к которому теперь сопричислен, впечатление он произвел бы странное. Походка у него медлительная и боязливо-осторожная, как у кошки; черты лица не назовешь ни мужественными, ни ребяческими, ни молодыми, ни старыми: они одновременно стары и молоды, неглубокие складки на лбу говорят о странно преждевременном постарении. Над верхней губой у него появился светлый пушок, что нередко его конфузит и к тому же никак не гармонирует с девичьей нежностью кожи и русыми кудрями, по-прежнему спускающимися до плеч. Его приветливость покоряет сердца, в его серьезности есть какая-то медлительная важность, но весь его облик овеян меланхолией. Он ведет себя серьезно, чинно, хотя манеры у него изящные и непринужденные. Правда, некоторые его жесты все еще неуклюжи, и, случается, он не сразу находит нужные слова. Он любит с важным видом и довольно заносчиво говорить о вещах вполне тривиальных, в других устах это звучало бы пошло, в его устах – вызывает болезненно-сострадательную улыбку; очень забавно также он строит планы на будущее, рассуждает о том, как сложится его жизнь, когда он закончит ученье, и как он будет обходиться со своей женой. Жена, по его представлению, предмет хозяйственного обихода; ее держат в доме, покуда она приносит пользу, и прогоняют, когда она пересолит суп или плохо починит рубашки.
Его всегда на диво ровное душевное состояние напоминает зеркально гладкое озеро, покоящееся в лунном свете. Он не способен нанести обиду, ударить животное и милосерден даже к червю: заботливо обходит его, боясь раздавить. Он любит людей, всякое человеческое лицо для него лик божий, в коем он ищет отражения небес. Ничего необычайного в нем нет, если не считать необычайности его судьбы. Юноша, уже созревший, у которого не было детства, не было первых годов юности, почему – он и сам не знает, почти взрослый человек – без родины, без родителей, без родственников и друзей-сверстников, словно бы единственный представитель своей породы. Ведь каждое мгновение в суете окружающего мира напоминает ему о его одиночестве, бессилии, зависимости от людской милости или немилости. Итак, чудное его поведение лишь неизбежная самозащита: самозащита – и его дар наблюдательности, его проницательный взгляд, схватывающий слабости и характерные особенности окружающих, самозащита – и его способность выражать свои желания так, чтобы благодетели шли им навстречу.
Да, Ваше превосходительство, друзей у него нет. Ибо мы, к нему благожелательные и оберегающие его от грубых притеснений жизни, мы только зрители страшного существования юноши. А граф Стэнхоп, человек возбуждающий так много толков, может ли он по праву называться другом Каспара? Чему мы должны верить? Кто разрешит наши, увы, обоснованные сомнения? Ужас охватывает меня при мысли об ожиданиях, связанных для юноши с графом. Если бы сбылось все, что он сулит Каспару, графа можно было бы назвать святым и не знающим себе равных в этом мире. Но если его посулы не сбудутся, если не сбудется хотя бы сотая их доля, я предвижу плохой конец. Сердце, из темных глубин поднятое к жизненной суете сует, познавшее немыслимые соблазны, после немыслимо мирной тишины, хочет полной меры счастья и, обманутое, пусть даже в малом, обречено на гибель.
Не скрою, смелость сделать такие признания мне дает скорее моя привычка все видеть в черном свете, нежели пересуды горожан, да и как бы иначе я дерзнул питать недоверие к столь высокопоставленной особе? Однако сегодня у нас стали уже поговаривать, будто Каспара увозят на жительство в Ансбах. Фрау Бехольд, давняя его врагиня, носится по городу и злорадно возвещает всем и каждому, что воздушные замки графа рухнули и из поездки в Англию, уж конечно, ничего не вышло. Моя сестра рассказала мне, что фрау Бехольд узнала об этом от учительши Квант, подруги своей молодости, которая выросла с нею в одном доме. Дай боже, чтобы Каспар не прослышал об ее болтовне. Буду считать себя бесконечно обязанным Вашему превосходительству, если получу более точные сведения, дабы я мог опровергнуть эти нелепые слухи в интересах нашего подопечного.
В соответствии с запросом Вашего высокородия, а также отдавая должное необходимости, имею честь настоящим сообщить Вам, что с сегодняшнего дня Вы освобождены от своих обязанностей опекуна Каспара Хаузера. Одновременно Вам будут направлены копии решений окружного и городского суда по этому поводу, а также постановление, согласно которому Каспар впредь будет находиться на попечении лорда Стэнхопа, правда, лишь формально, ибо пока что сложные и запутанные обстоятельства не позволяют произвести столь радикальную перемену, и Каспару временно будет предоставлен приют в семье учителя Кванта. На лорда Стэнхопа возложена обязанность в течение всего этого времени заботиться о должном воспитании и удовлетворении жизненных потребностей юноши; в отсутствии опекуна о его благе буду заботиться я. Седьмого числа сего месяца к вам прибудет обер-лейтенант полиции Хикель, весьма энергичный чиновник, на которого правительственным декретом возложен специальный надзор за переездом Каспара в Ансбах. Его лордство, граф Стэнхоп, в последнюю минуту принял решение, безусловно мною одобренное, – не присутствовать при акции, которая в глазах народа должна носить чисто служебный характер. Я не усматриваю никакой трудности в том, чтобы сообщить Каспару об изменившемся положении вещей, и все сетования на таковую считаю преувеличенными. Сам я в ближайшие дни должен буду предпринять давно подготовляемую поездку в столицу, где надеюсь добиться окончательной и благоприятной перемены в судьбе Каспара.
Спешу уведомить Ваше превосходительство о том, что внезапная кончина моего дяди вынуждает меня спешно выехать в Аугсбург. Заботу о все еще проживающем в моем доме Каспаре я возложил на господина бургомистра Биндера, а также на господина учителя Даумера, предоставив на их благоусмотрение оставить Каспара у меня или взять его к себе на тот краткий срок, который ему осталось прожить в нашем городе. Я еще не сообщил, даже не намекнул юноше о том, что ему предстоит, и должен откровенно признаться, какая-то непреодолимая боязнь удерживает меня от этого. Каспар до сих пор неколебимо уверен, что едет в Англию или в Италию со своим высоким покровителем; жизнь в разлуке с графом, пусть даже временной, для него невыносима, и, право же, надо обладать редкостным даром внушения, чтобы примирить его с такой вестью. Лично я, никому, впрочем, своего мнение не навязывая, считаю ошибкой вновь помещать мальчика в среду, которая никогда не принесет ему умиротворения, не утолит его жажды жизни и деятельности. Самый строй его мыслей, на его беду, стал гордым и дерзостным, ибо он перерос мирный крут мещанского бытия; прилежание Каспара в последние месяцы равнялось нулю, все мысли, все устремления были обращены к лорду, и если граф Стэнхоп от него отречется, то он оставит человечеству несчастное создание, звено, изъятое из цепи социальных связей. Говорят, что отличительная черта царственных детей – беспомощность перед лицом жизни, в таком случае Каспар избранник даже среди принцев. Возможно, судьба еще перекует его, сделает человеком, способным отвоевать себе корону, даже если эта корона не княжеская. Для меня эпизод с Каспаром Хаузером исчерпан, и сколько бы разочарований и горести я из него не вынес, он дал мне возможность заглянуть в глубины человеческих деяний и заблуждений, которые до конца жизни останутся у меня в памяти. Так каждый платит, что ему положено.
Считаю своим долгом правдиво описать Вашему превосходительству события последних дней, поскольку свидетельство очевидца – основа истины. Многое из того, что я скажу, будет выглядеть необычно и странно, почему я, зная свою репутацию – человека не очень-то трезвого ума, невольно задаюсь вопросом, пристало ли мне описывать такие события? При этом меньше всего мне приходится опасаться суровой проницательности Вашего превосходительства; если все изложить по-деловому, то факты будут говорить сами за себя, а мне останется только удержать в памяти последовательность происходившего, что, конечно, не так-то легко.