Каталина
Шрифт:
Бывало, проходя по улице вместе с дуэньей, Беатрис встречала семинариста, и всякий раз он отводил взгляд в сторону. Однажды, заметив их, он круто развернулся и пошел обратно. Беатрис громко хихикнула, вызвав неудовольствие дуэньи. Как-то раз они вошли в церковь, когда семинарист опускал пальцы в чашу со святой водой перед тем, как перекреститься. Беатрис протянула руку, чтобы коснуться его пальцев и окропить свои. Он побледнел, как полотно, и их взгляды вновь встретились. Лишь мгновение стояли они рядом, но и его хватило Беатрис, чтобы ощутить любовь, горячую человеческую любовь юноши к прекрасной девушке. И в ту же секунду она почувствовала острый укол в сердце, укол той же страстной любви девушки к мужественному юноше. Ее переполняла
В тот день он служил мессу. Беатрис не спускала с него глаз. Сердце защемило так, что она едва не умерла, но боль, если это была боль, показалась ей сладостней любого наслаждения. Еще раньше она обнаружила, что семинарист по какому-то делу каждый день проходит мимо дворца герцога. Хитростью ей частенько удавалось в этот момент оказаться у окна. Она видела, как он подходил ко дворцу, как замедлялись его шаги, словно он не хотел пройти мимо, а затем убыстрялись, будто он бежал от искушения. Напрасно надеялась она, что семинарист хоть поднимет голову, и однажды, чтобы подразнить его, бросила перед ним белую гвоздику. Инстинктивно он посмотрел вверх, но девушка отступила на шаг, чтобы он не увидел ее. Потом семинарист наклонился и взял цветок. Он держал его обеими руками, как держат драгоценный камень, и, как зачарованный, не сводил с него глаз, а затем неистово швырнул гвоздику на землю, втоптал в пыль и бросился бежать. Беатрис рассмеялась, но неожиданно смех тут же перешел в слезы. Когда несколько дней подряд он не являлся к утренней мессе, Беатрис охватило волнение.
— А где семинарист, что служил мессу? — как бы невзначай спросила она дуэнью.
— Откуда мне знать? — буркнула та. — Наверное вернулся в семинарию.
Больше Беатрис его не видела. Комедия переросла в трагедию, и она горько раскаивалась в совершенной глупости. Она привыкла к тому, что любое ее желание выполнялось в мгновение ока, и Беатрис бесило, что ее мечта никогда не станет реальностью. Раньше она принимала уготованного ей жениха как неизбежное зло высокого положения. Свой долг она видела в том, чтобы рожать мужу детей, в остальном же надеялась не иметь с ним ничего общего, но теперь мысль о том, что ей придется связать судьбу с этим тупоумным коротышкой, вызывала у Беатрис отвращение. Она понимала, что любовь к молодому дону Бласко де Валеро ни к чему не приведет. Да, он принял лишь низший духовный сан и мог отказаться от него, но Беатрис не могла не помнить о том, что отец никогда не даст согласия на этот брак. Да и собственная гордость никогда не позволила бы ей выйти замуж за такого безродного дворянина. А Бласко? Он любил ее, в этом Беатрис не сомневалась, но еще сильнее он любил бога. И, топча брошенный ею цветок, он топтал захватившую его презренную страсть. Беатрис мучали странные, пугающие сны. Она видела себя в объятьях Бласко, их губы сливались, грудь прижималась к груди, и она просыпалась от стыда, душевной муки и отчаяния. И Беатрис слегла от болезни, против которой не помогали никакие лекарства, но она знала, что умирает от разбитого любовью сердца. И лишь услышав о том, что Бласко стал монахом, Беатрис внезапно прозрела. Он показал ей, что, уходя из мира, нашел способ убежать от нее, и сознание исходящей от нее силы почему-то обрадовало Беатрис. И она решила последовать его примеру, уйти в монастырь, тем самым избежав ненавистной ей свадьбы, и в любви к богу обрести покой. А где-то в глубине души она чувствовала, что, разделенные в этом мире, они смогут соединиться, служа создателю.
То, что столь долго описывалось словами, в один миг пронеслось перед мысленным взором суровой, неумолимой аббатисы, словно она взглянула на огромную фреску, нарисованную на длинной стене галереи. Безрассудная девичья страсть давно угасла. Время, благочестивая монотонность монастырской жизни, молитвы и посты, многообразные обязанности аббатисы превратили ее лишь в горькое воспоминание. И сейчас, глядя на сидящего перед ней мужчину, такого худого, изнуренного, с выражением страдания на лице, она думала, помнит ли тот, что однажды он, против своей воли, но всем сердцем влюбился в юную красавицу, с которой не перемолвился ни словом, но каждую ночь видел в волнующих снах. Епископ прервал затянувшееся молчание:
— Ваше преподобие хотели поговорить со мной о важном деле.
— Да, но сначала позвольте мне поздравить вас с честью, оказанной вам его величеством.
— Я только могу надеяться, что моих скромных сил хватит, чтобы оправдать его доверие.
— Те, кто знает, с каким усердием и требовательностью к себе вы служили богу в Валенсии, в этом не сомневаются. Хотя наш городок и затерян в горах, мы стараемся быть в курсе того, что происходит в большом мире, и слава о вашем аскетизме, добродетели и неослабленной заботе о чистоте нашей веры не обошла и нас.
Епископ, насупив брови, пристально посмотрел на нее.
— Мадам, я благодарен вам за столь вежливую встречу, но молю не утруждать себя, рассыпая мне комплименты. Я никогда не любил людей, расписывающих мне мои достоинства. Я буду вам очень признателен, если, без дальнейшей задержки, вы соблаговолите сказать, зачем позвали меня сюда.
Подобный выговор не смутил аббатису. Что еще можно ждать от безродного дворянина, как говорила ее дуэнья, мир ее праху, будь он и епископом. А она
— дочь герцога Кастель Родригеса, испанского гранда и кавалера ордена Золотого Руна. Одно слово ее брату, доверенному лицу нынешнего фаворита короля Филиппа Третьего, и этого священника отправят на Канарские острова.
— Я сожалею, что оскорбила скромность вашей светлости, — холодно ответила донья Беатрис, — но именно ваша добродетель и святость, если можно так выразиться, побудили меня пригласить вас к себе. Вам известно о странном видении местной девушки, Каталины Перес?
— Да. Ее исповедник, несомненно, достойный человек, но необразованный и не слишком умный, сообщил мне об этом. Я отослал его и запретил монахам обсуждать это событие и упоминать о нем в моем присутствии. Девушка или жаждет известности, или просто заблуждается.
— Я не знакома с ней лично, сеньор, но, по мнению всех, кто ее знает, Каталина — милая и благочестивая девушка. Она правдива и не способна выдумать такую историю.
— Если все, что она говорила, действительно имело место, это дело рук сатаны. Дьяволы могут превращаться в небожителей, чтобы, искушая ничего не подозревающую жертву, обречь ее на вечные страдания в чистилище.
— С девушкой произошел несчастный случай. Не пристало нам приписывать дьяволу больше ума, чем у него есть на самом деле. Неужели он мог подумать, что ее душа подвергнется опасности, если святой человек возложит на нее руки во имя отца и сына и святого духа?
Все это время епископ смотрел на пол, но тут перевел взгляд, полный душевной боли, на аббатису.
— Мадам, Люцифер, сын зари, пал из-за гордыни. Что, кроме нее, может заставить меня, злого и очень грешного, поверить в то, что я могу творить чудеса?
— Возможно, из скромности вы называете себя злым и грешным, но остальные уверены в вашей добродетели. Послушайте, сеньор, об этой истории говорит весь город. Людей волнует ожидание чуда. Нельзя их разочаровывать.
Епископ вздохнул:
— Я знаю, что люди взбудоражены. Вокруг монастыря собралась толпа. Когда я вышел из ворот, чтобы идти к вам, они опустились на колени и просили моего благословения. Что-то надо сделать, чтобы привести их в чувство.
— Ваша светлость, позвольте дать вам совет. Я не видела девушку, потому что исповедник запретил ей рассказывать о встрече со святой девой, но вы имеете право отменить его решение. Почему бы вам не встретиться с ней? С вашей беспристрастностью, знанием человеческого характера и опытом, приобретенным за годы служения богу в Святой палате, вы без труда сможете определить, обманута ли она дьяволом, или ей действительно явилась дева Мария.