Катарсис. Том 1
Шрифт:
Посмотрев на потолок пещеры, на котором лежал слабый отсвет ламп из коридоров, Крутов подпрыгнул, уцепился пальцами за край стены, подтянулся на руках и хотел уже выбраться на стену, как вдруг внутренним слухом поймал чей-то тихий и тонкий зовущий голос. Замер, напрягая слух, пытаясь определить источник звука, вернее, не звука — пси-импульса, и спрыгнул на пол камеры. Сел спиной к бугристой каменной стене, перешел в состояние пустоты и явственно увидел перед глазами Лизу. Она протягивала к нему руки и что-то говорила. Напрягаясь так, что голову опоясал обруч боли, Егор представил,
Фигура Лизы заколебалась, превратилась в зыбкое туманное облачко, сквозь которое проступило тревожное лицо Марии с шевелящимися губами, но все тот же мужской голос, отчетливый и сильный, мешал расслышать голос женщины, продолжая читать Есенина:
Машет колдунья руками костлявыми. Звезды моргают из туч над дубравами. Серьгами змеи под космы привешены, Кружится с вьюгою страшно и бешено. Пляшет колдунья под звон сосняка. С черною дрожью плывут облака…Рассвирепев, Егор ударил этот голос рукой, всем телом, услышал удивленный взгляд незнакомца и крикнул внутрь себя с холодной яростью:
«Сгинь, декламатор! Найду — убью!»
Незнакомец в голове Крутова рассмеялся, подмигнул ему и исчез, оставив шлейф странных запахов-переживаний и ощущение плотного серого цвета, и сразу голос Марии стал громче:
— Егор, ты меня слышишь?
— Слышу, — отозвался Крутов, переживая внезапный приступ слабости: сеанс пси-связи требовал слишком много сил.
Лицо Марии заколебалось, изменилось, в нем проступили черты лица Елизаветы, а Егор ощутил всплеск радости: его услышали.
— Где ты находишься? Что с тобой? Тебя били? Как ты себя чувствуешь?
Вопросы вспыхивали разноцветными шлейфами, складывались в панно, проникали друг в друга, образовывая удивительный букет эмоциональных состояний и видеообразов.
— Я в камере, со мной все в порядке. Приехал мой бывший учитель, причин не знаю, но попытаюсь использовать. Дети где-то здесь, но точных координат не знаю. Выясню — попытаюсь освободить.
Образ Марии стал таять, голос пропал, только губы продолжали шевелиться, но сил у Крутова воспринимать передачу уже не осталось совсем. Вынырнув из пустоты, как ныряльщик из воды, он принялся хватать ртом воздух и успокаивать перевозбужденную нервную систему, с блаженством ощущая, как уходит головная боль.
Может быть, из-за
— Кто здесь?
Раздавшийся в ответ мужской голос заставил Егора вздрогнуть, он был похож на тот, что недавно читал стихотворение Есенина.
— Меня зовут Умар Гасанович.
— Тимергалин, — пробормотал Егор.
— Разве мы знакомы? — поинтересовался гость.
— Заочно… я знаю, кто вы и кто ваш учитель.
— Ах вот оно в чем дело. Вам тоже не дает покоя мой учитель. Это становится забавным.
— Кому еще не дает покоя ваш учитель?
— Скажите, Витязь, — проигнорировал вопрос Егора Тимергалин, подходя ближе, — кто вас послал сюда и зачем?
— Как вы сюда вошли? — в том же тоне отозвался Крутов. — В «отстойник» посторонних не пускают. Или ваш друг выписал вам пропуск?
Тимергалин усмехнулся. Улыбнулся и Крутов, не видя, но чувствуя эту усмешку.
— Кажется, мы понимаем друг друга, — сказал гость. — Чтобы пройти сюда, пропуск мне не понадобился.
— Зачем вы пришли?
— Вы меня заинтересовали, Егор Лукич.
— Чем же?
— Уже тем, что вы находитесь здесь, в сердце Проекта. Во-вторых, вопреки мнению тюремщиков, вы здоровы и полны сил, что говорит о вашей способности восстанавливаться за очень короткое время. В-третьих, ваш учитель не оставил надежды переубедить вас и заставить работать в его команде, а он не стал бы тратить время на обыкновенного человека, к тому же того, кто едва не отправил его на тот свет.
— Я предлагал ему выбор… — пробормотал Крутов.
— Я знаю. К сожалению, Мстислав редко прислушивается к советам мудрецов. Существует такое древнее русское изречение: с уважением относись к Малому, к тебе прислушается и Великое. Или, например, такое: всегда есть шанс уступить тому, кто спешит. Мстислав не понял, что вы спешите.
— Не захотел понять.
— Пожалуй, — согласился Тимергалин.
— Зачем вы все-таки пришли? — повторил вопрос Крутов.
Гость неторопливо прошелся из угла в угол камеры, остановился напротив поднявшегося с пола пленника.
— Скажите, полковник, во что вы верите, ввязываясь в эту ненужную и бесперспективную войну с теми, кто хочет перемен? Во что или в кого вы верите вообще?
— В себя, — хмыкнул Крутов, не особенно удивляясь вопросу, — в Сопротивление. В свой народ. В Россию. Этого достаточно? Или вы имеете в виду нечто другое?
— Я просто пытаюсь понять источник вашей силы и почему такие люди, как вы, оказываетесь по другую сторону баррикад. Допустим, вы верите в народ. Но ведь верить в него слепо нельзя! У него должна быть своя вдохновляющая национальная идея, которая основывалась бы на принципах государственности, единства Отечества, социальной справедливости, защиты прав человека, утверждения гуманистических духовных ценностей. Есть у вас такая идея? Есть ли у вашего Сопротивления цель?