Шрифт:
Катарсис
Мир умирал, а я сидел у окна и размышлял над тем, когда же наконец составлю ему компанию. Раскат грома, грянувший с такой силой, что содрогнулось все здание, отвлек меня от тягостных раздумий. Первые капли дождя барабанной дробью застучали по стеклу. Снаружи непроглядная тьма. Ночь давно вступила в свои права, а будет ли рассвет – уже никто с уверенностью не может сказать. Да и как можно быть в чем-то уверенным сейчас, когда истерзанный мир покорно ждет своей участи.
Поспешно распахнул окно. Холодный ночной воздух ворвался в комнату, едва не затушив свечу на столе. Я боязливо вытянул руку вперед, словно засовывая ее в пасть кровожадной акуле. Ледяные капли обожгли кожу. Со страхом и недоверием воззрился на
Я ликовал. Хотелось выскочить на улицу, прямо через окно, и плевать, что этаж девятый – это мы уже проходили, подставить лицо под эти холодные струи, петь, орать, плясать. С великим трудом взял себя в руки. Захлопнул окно и уселся обратно в кресло. Времени мало, а сделать предстоит так много.
Медленно и торжественно раскрыл старую тетрадь, давно ожидавшую своего часа. Тетрадь как тетрадь, разве что края слегка обгорели, да на выцветшей обложке капли засохшей крови. Такой я ее и нашел, бродя среди обугленных руин. Пожелтевшие страницы впитали боль, ужас и отчаяние стоящего на краю гибели мира. Лучшего материала для моей рукописи просто не найти. Что ж, осталось лишь облечь мысли в слова. Я задумчиво повертел в пальцах ручку. Так с чего же начать? А почему бы и не с себя…
***
Уж не знаю, какими были летописцы в древности, но я до их уровня точно не дотягиваю. До сих пор в толк не возьму, почему Создатель доверил эту миссию именно мне. Не самый черствый грешник, конечно, но далеко и не праведник. Да и семьянин, если честно, так себе. Да, работал, как проклятый, чтоб родные ни в чем не нуждалась, но при этом часто забывал о самом главном – уделять больше времени жене и дочке. Вот и в тот роковой вечер, когда пьяный ублюдок сбил их, мирно переходящих улицу, меня не было рядом – задержался на работе.
Сказать, что я был сломлен – значит, ничего не сказать. В те дни я жил одной лишь жаждой мести, но и этого последнего желания меня лишили. Убийца не дожил до суда, где я намеревался осуществить свою вендетту, и повесился в камере. Легче мне, конечно, не стало. Окончательно упасть на дно не дала старшая сестра. Нянчилась со мной, как с малолетним, хоть у самой уже двое детей было. И ведь почти выкарабкался, начал в себя приходить, даже жениться второй раз надумал, но жизнь вновь ударила под дых. Сестра с мужем и сыновьями погибла в авиакатастрофе, когда возвращались из отпуска.
Из живых родственников у меня остались лишь родители. Я перебрался к ним. Не мог больше оставаться один, да и отцу с матерью поддержка была нужна, как никогда. Однажды, возвращаясь с работы, увидел стоящие возле подъезда пожарные машины. Внутренне холодея и моля всех святых, чтобы мои предчувствия не оправдались, рванул вверх по лестнице. Бесцеремонно расталкивая всех, кто попадался на пути, сопровождаемый криками и бранью, выскочил на лестничную клетку пятого этажа, где едва не столкнулся с врачами «скорой», выносящими из выгоревшей дотла квартиры, останки моих родителей.
Трудно сказать, что удержало меня еще тогда от самоубийства, но точно не страх смерти. Терять все равно было нечего. В самый последний момент, перед прыжком с эстакады, словно чья-то невидимая рука схватила за плечо, не позволив сделать роковой шаг. Знай я тогда, что это мой последний шанс добровольно уйти из жизни… Впрочем, ничего бы не изменилось, ибо где-то там, свыше, уже давно все за меня решили.
И тогда я просто решил отстраниться от этой жизни простым и всем известным способом. Алкоголь помог на время забыться, но душевные раны с каждым днем терзали все сильней. Спиртного стало больше, однако
О, сколько раз я взывал к небесам с мольбой прекратить это безумие, вопрошал, чем провинился, заслужив подобное наказание, но ни ответа, ни намека на него так и не дождался. И тогда, в порыве гнева и отчаяния, я разразился потоком чернейших проклятий. Орал, срывая голос, пытаясь докричаться до глухих Небес и их равнодушных обитателей. И вновь ничего: ни тебе молнии, ни банального кирпича, на худой случай, дабы покарать безумного богохульника.
И вновь алкоголь. Много алкоголя… Напивался до беспамятства, порой выпадая из реальности на многие дни. Безвылазно сидел в своей квартире, равнодушный ко всему. С работы меня давно уволили, последние сбережения уходили на выпивку. Время от времени все же приходил в себя. И в один из этих дней случилось то, что навсегда изменило мою жизнь.
***
Проснулся я от солнечного света, бьющего в глаза. Нехотя разлепил налитые свинцом веки и поморщился, ожидая дикой головной боли. Но ничего подобного, к моему удивлению, не было. Более того, чувствовал я себя вполне бодрым и отдохнувшим, словно не бухал две недели напропалую, а просто вздремнул часиков эдак двенадцать.
В квартире было свежо, вероятно, забыл форточку с вечера закрыть. Переборов себя, встал с кровати и, зябко кутаясь в одеяло, побрел к окну. Под ногами что-то захрустело. Посмотрел себе под ноги и увидел, что весь пол засыпан осколками битого стекла. Час от часу не легче! Приблизившись к окну, я выглянул во двор и обомлел. Помотал головой, не веря своим глазам. Многоэтажка напротив, что не пускала в мою квартиру солнечный свет по утрам, исчезла. На ее месте высилась груда бетонных обломков. Сон вмиг, как рукой сняло. Я бросился к входной двери, распахнул ее и выбежал на улицу, благо жил на втором этаже.
Снаружи легче не стало, скорее наоборот. На всякий случай ущипнул себя, ибо зрелище, которое предстало моим глазам, могло привидеться лишь в кошмарном сне. Огромный мегаполис лежал в руинах. На сотни метров вокруг не было ни единого целого здания, хотя нет, одно все же неплохо сохранилось – мой дом, из которого минуту назад выскочил, как ошпаренный. Стены, хоть и в трещинах, но все еще стоят. Не успел я мысленно воздать хвалу неизвестным строителям, что на совесть возводили мое жилище, как израненная высотка все-таки решила капитулировать.
Сначала раздался оглушительный треск, сменившийся протяжным скрипом, похожим на предсмертный стон. Трещины стремительно росли и ширились. Еще пара мгновений – и здание стало медленно оседать. Зрелище было жуткое и завораживающее одновременно. Я не мог двинуться с места, ноги, словно приросли к земле. С возрастающим ужасом увидел, как толстенный прут арматуры выскочил из разломившегося бетонного перекрытия и, бешено вращаясь, словно лопасти вертолета, устремился в мою сторону. Я успел среагировать, но недостаточно быстро: железный штырь, вместо того, чтобы пробить насквозь грудную клетку, саданул по ребрам с такой силой, что меня отбросило на добрый десяток метров. Не знаю, сколько длился этот полет, но для меня он показался вечностью. Грудь пылала огнем. Из легких разом вышибло весь воздух – ни вздохнуть, ни заорать. Приготовившись рухнуть в холодные объятия смерти, я принял удар затылком о тротуар, как избавление от мук.