Катастрофа отменяется
Шрифт:
— Дальше придется бегом! Простреливают!
Он затрусил рысцой, вбирая голову в плечи. Сибирцев, переждав мгновение, побежал следом. Послышался свист пуль. Затем стало тихо. Звуки выстрелов глохли за высоким склоном холма. Сибирцев остановился, почти наткнувшись на капитана.
По лицу Сереброва не было заметно, чтобы эта перебежка под огнем как-нибудь взволновала его. Но и Сибирцев уже давно научился владеть собой, а спокойствие капитана невольно заставляло его держаться еще мужественнее. Серебров указал на короткий лаз, по которому наблюдатели пробирались в свое гнездо. Здесь он пропустил Сибирцева вперед, как хозяин гостя.
Два наблюдателя встали при виде офицеров. Один из них уступил свое место у стереотрубы Сибирцеву. И Сибирцев впервые увидел Германию.
Перед ним была плоская бескрайняя равнина, уходящая на запад, изрытая окопами, истыканная надолбами и кольями с колючей проволокой, с перевернутой снарядами землей, на которой свивалась в клубки неубранная пшеница. Дальше к горизонту виднелся маленький городок, кирха, а в стороне, почти у самой полосы укреплений, — усадьба или ферма какого-то богатого землевладельца — мыза Гроссгарбе, по-русски «Большой сноп». Возня немцев у этой мызы и заставила Масленникова послать сюда майора.
Вся равнина, плохо видимая сквозь пелену пыли и дыма, казалась отсюда мертвой и безжизненной. Но на самом деле она была полна тайного движения и невидимой работы. Здесь проходила оборонительная линия, построенная немцами, и каждый дом, даже вот такая богатая усадьба, как мыза Гроссгарбе, был вписан в эту оборонительную линию. Все здания мызы были построены из бетона, узкие окна напоминали бойницы, а службы, скотные дворы, сараи и амбары и внешне похожи были на доты, в которых очень удобно расположить пулеметы, минометы и, может быть, даже пушки.
На самой равнине каждый холм был укрытым дотом и каждая колокольня — наблюдательным пунктом. Сибирцев оглядел равнину, затем отстранился от стереотрубы и перечитал краткие записи наблюдений:
«6.34. К юго-востоку от мызы Гроссгарбе к отдельному сараю прошла легковая машина, оставалась 13 минут вне видимости, в 6.47 направилась обратно в город Раппе.
8.15. Показались два немца в направлении того же сарая от Раппе, по-видимому, с катушкой провода.
8.20. Связисты прошли в ту лощину, куда ранее проходила легковая машина.
9.23. От мызы к передовой небольшими группами, по два-три человека, пробежали солдаты с тяжестями.
9.27. Подносчики снарядов. Исчезают возле ручья.
10.00. Огневой налет по берегу ручья.
10.15. Окончание огневого налета…»
И так изо дня в день, из минуты в минуту все заносилось в дневники. Из всего этого штаб извлечет данные о новых укреплениях, отметит на своей огневой карте фортификации, чтобы очередным артиллерийским налетом уничтожить плоды ночной работы врага.
Начало темнеть. Смолкли одиночные выстрелы снайперов. Утихла канонада.
Сибирцев поблагодарил капитана и пошел было к выходу.
— А вы разве не станете ждать? — удивленно спросил Серебров.
Майор хотел спросить, что предлагает ждать Серебров, но в это время с немецкой стороны началась беспорядочная стрельба.
— Обнаружили! — с горечью крикнул старший наблюдатель.
Сибирцев высунулся из амбразуры, пытаясь разглядеть в ночной бинокль, что происходит. Над болотцем, что лежало между окопами, в мертвой зоне, поднялись столбы разрывов. Мины летели одна за другой. Затем от болота вырвалась в сторону русских окопов ракета. И в ту же минуту с нашей стороны ударили тяжелые минометы, образуя сплошную стену отсечного огня.
Сибирцев увидел силуэты двух бойцов, бежавших к болоту среди столбов воды и ила. Затем все смешалось в сплошном громе. Немцы ввели в дело тяжелые минометы и орудия. На всем протяжении ходов сообщения теперь вздымались взрывы. Один, а за ним и другой снаряд взорвались в развалинах сарая. Начинался ночной бой, отрезавший Сибирцеву путь к штабу.
— Ну как, хорошо мы обеспечили переход вашего разведчика? — спросил Серебров.
— Какого разведчика? — прерывающимся от волнения голосом спросил Сибирцев.
— Разве вы не для этого приезжали? — в свою очередь взволновался Серебров. Может быть, он даже пожалел о том, что проговорился. Но, увидев, как изменилось лицо Сибирцева, сжалился над ним: видно, майору не безразличны судьбы людей его отдела, если он так переживает, хотя и не знал, что именно сегодня ждут кого-то из них! — Мы уже второй день ждем этого перехода. Подполковник Масленников сообщал, что идет человек… Ну, я и думал…
Сибирцев опустился на скамью, потом вскочил, заторопился:
— Я должен немедленно вернуться в штаб!
Но Серебров положил на его плечо руку:
— Никуда вы сейчас не пойдете!
Он снова усадил майора, присел рядом с ним, и так, молча, не глядя друг на друга, они просидели с полчаса. Но едва стихла канонада, как Сибирцев выскочил из укрытия и побежал почти бегом на КП батальона, не ожидая Сереброва.
Серебров догнал его уже перед самым КП.
Заместитель комбата, увидев Сереброва и Сибирцева, лихо доложил:
— Разведчица здорова, только сильно ослабла. Ее отправили в штаб армии. — И совсем другим тоном воскликнул: — Но какой человек! Выйти из воды и огня и, даже не отдохнув, потребовать, чтобы ее немедленно доставили в штаб армии. А ведь она три дня и три ночи пробиралась через линию фронта! На это не всякий мужчина способен!
Сибирцев выбежал из блиндажа.
Масленникова в штабе он не застал. Очевидно, сведения, доставленные Мариной, требовали немедленной передачи выше по начальству. Сотрудники сказали Сибирцеву, что лейтенанта Стрельцову отправили на отдых в хозяйство Хмурова. Но туда Сибирцев без разрешения ехать не мог. Однако подполковник не забыл о своем подчиненном, сам позвонил из штаба фронта и разрешил Сибирцеву быть свободным до десяти часов утра.
На этот раз в хозяйстве Хмурова Сибирцева встретили с искренней радостью. Сам капитан вышел навстречу Сибирцеву и еще издали закричал:
— Здесь, здесь ваша супруга, товарищ майор! Мы устроили ее вон в том домике…
Он проводил Сибирцева к маленькому домику в глубине сада и, простившись, медленно зашагал к себе. Может быть, он думал в эту минуту о том, когда и где ему самому приведется увидеться с женой, и случится ли это вообще… Чужое счастье, как бы мало оно ни было, всегда вызывает некоторую зависть…