Катастрофическая История о Тебе и обо Мне

Ротенберг Джесс

Заявилась вся школа. Миссис Беннер (моя учительница английского, которая походила на пикси² и доводилась мне соседкой с тех пор, как мне стукнуло шесть) сидела рядом с моей мамой и держала ее за руку. Мой отец был одет в угольной-черный пиджак и галстук, который я подарила ему на сороковой день рождения…с розовыми и лиловыми слониками. Выражение лица было суровым, усталым, и по темным кругам под глазами, я могла заключить, что он не спал несколько дней. Он сидел справа от мамы и крепко обнимал ее, будто боялся отпустить. Словно мама могла рассыпаться на кусочки. А быть, мог и он сам.

Я не удержалась и посмотрела на саму маму. То, как она разглядывала цветочную композицию в комнате. То, как ее кожа казалась потрескавшейся,

словно грусть повлияла на ее поры. Пространство меж нами заполнял аромат ее розового парфюма.

Мама.

Я оглядела толпу, думая, как все же сюрреалистично сидеть перед столькими людьми. Подмечая все детали и удивляясь, почему больше половины из них не удосуживались сказать «привет», когда я была жива. Тем не менее, сейчас они все пришли. Аарон Уилси, парень с которым мы ходили вместе на географию: никогда не делал домашнюю работу и все время рисовал акул у себя в тетрадке. Лекси, которая начала подводить глаза жирным черным карандашом в первый же день девятого класса. Маккензи Картер, которая пару лет назад обрела Иисуса и отреклась от прошлой жизни. Интересно, верила ли она, что сейчас я вместе с ним? Наверное, ей от этой мысли было легче.

Сотни детей, друзей, родителей и учителей выстроились в ряды в аудитории средней школы Пасифик Крест, где я только что начала свой предпоследний класс. Потом я вспомнила: моя панихида была уже не первой. А точнее, второй. Первой была девушка на несколько лет старше меня, по имени Ларкин Ремзи. Она погибла в пожаре, после того, как оставила зажженную свечу в спальне на всю ночь. Я не говорила с Ларкин последние два года перед кончиной, зато наши семьи довольно хорошо общались, когда мы обе были еще маленькими — мы даже были подружками (прыгали на батуте на заднем дворе, катались на роликах после школы и прочий бред). У нее были шикарные темные волосы, и я научилась у нее плести французские косы, которые более или менее подняли мой уровень крутости процентов на тридцать девять. Потом, когда она перешла в девятый класс, а я в седьмой, мы подрались из-за какой-то ерунды, так что я даже не помню, из-за чего мы обе отдалились друг от друга. Я начала заниматься подводным плаванием, а она фотографией, да и вообще, заниматься своими делами. Ко времени, когда я перешла в старшие классы, она для меня стала лишь еще одним лицом в переполненном школьном коридоре. Воспоминания о том, как нам вдвоем было весело в детстве, лишь наводили на меня грусть. Но вся суть в том, что порой друзья то появляются, то исчезают из нашей жизни, как модные аксессуары… в одном сезоне одни, в другом уже другие. Тоже самое относится и к подружкам, так ведь, Джейкоб?

Помню то утро, когда услышала новости о Ларкин. Наш тренер собрал команду в шесть утра для тренировки, и я только-только выбралась из воды после практически совершенного переворота с трехметрового трамплина. Несколько моих знакомых по команде бешено шептались у раздевалки, так что я переплыла бассейн и вылезла, чтобы узнать, что происходит. Я практически ощущала весь тот адреналин, что витал в воздухе. Я стянула шапочку и начала вытираться полотенцем.

— Эй, Мо, что происходит? — прошептала я. — Курицы из Циклонов испугались соревнований?

Ее взгляд сказал мне, что я и близко не угадала.

— Прошлой ночью был пожар, — сообщила она. — Девушка из одиннадцатого класса погибла.

Я умолкла, полотенце выпало из рук.

— Кто? Кто умер?

Она положила руки мне на плечи, пока другие девчонки на нас пялились.

— Твоя прежняя подружка, вроде. Ларкин Ремзи.

Я до сих вспоминаю ощущения у себя в животе, когда слова сорвались с губ Морган. Помню, как капли холодной воды стекали у меня по спине, словно слезы.

Моя прежняя подруга. Ларкин Ремзи.

Мы всей семьей пришли на ее панихиду. Кто бы мог подумать, пару лет спустя мы все снова будем сидеть здесь… только на этот раз из-за меня. Те же самые белые фонарики были развешаны по всей комнате, мой гигантский портрет… футов десять

в высоту, не меньше… был установлен в центре сцены. Фото было сделано у Джуди, всего лишь шесть месяцев назад, на дне рождения Джека. На снимке я была одета в голубой свитер, прямо на серую рубашку с подсолнухами, а волосы перехвачены блестящей синей заколкой. Папа, должно быть, как всегда застал меня врасплох одной из невероятно тупых шуток («Кого это ты назвал куском сыра?»), и я смеялась над ним, когда он сделал фото. Не моя любимая фотка, но тут, по крайней мере, на носу не красуется огромный прыщ и в зубах ничего не застряло, ничего такого неловкого. Мне по-прежнему было в диковинку видеть свое гигантское лицо перед такой большой аудиторией, когда миллионы глаз смотрят на тебя.

Затем, вероятно, наступила та часть, когда люди обмениваются своими воспоминаниями обо мне. Мой учитель химии, доктор О`Нил, все рассказывал, как я все время поджигала свой стол, пытаясь создать электромагнит (невинный просчет, всего-то), и как я одной из первых всегда желала помочь какому-нибудь новичку с домашней работой после школы. Мой тренер по плаванию, Трини, поднялась вместе с подругами по команде, Элли и Мо, и рассказала историю о том, как на прошлогоднем финале против Сан Матео, я добавила два очка в копилку нашей команды своим выступлением, что обеспечило нам первое место и гарантировало место среди региональных команд. Элли рассказала, как я одной из первых заходила в воду, а вылазила одной из последних. Мо рассказала о моих энциклопедических познаниях и несравненной любви к музыке (особенно к музыке 80-х годов), о моей страсти к Венди Фростис, и каксильно команда будет скучать по мне. Моя учительница испанского, миссис Лопез, выряженная в одно из своих расписных льняных платьев, рассказала всем, как однажды я перевела целую серию сериала «Друзья» на испанский и спела «Драный Кот» всему классу. Она спела пару строчек из песни и все засмеялись, даже мои родители.

Дело в то, что все истории были забавными. Все воспоминания были приятными. На мгновение, можно было забыть, что это поминальная служба. У меня даже не возникало чувства, что кто-то умер. Не было ничего болезненного или угнетающего, или еще хуже, жуткого. Вообще-то, все проходило довольно весело — так было здорово слышать, как все меня любили. Я помню, как чувствовала себя глупой по этому поводу; думала, мне будет трудно на все это смотреть. Но атмосфера царила крайне легкая. Будто на вечеринке. На этот раз, я была звездой.

Потом Сейди, Эмма и Тесса поднялись со своих мест. Я смотрела, как они направляются к сцене, рука об руку. Они выглядели такими юными. Такими… живыми.

Хорошенькая, хрупкая Сейди, надела кольцо настроения, которое я ей подарила на тринадцатый день рождения. Волосы Эммы были убраны с лица, глаза были красные и распухшие. У Тессы на голове царил беспорядок из рыжих волос и веснушек, в руке она держала лилейник.

Мой любимый цветок.

Было дико видеть их троих вместе, без меня, словно вселенная лишилась своего баланса. Если сложить наши имена вместе, получались инициалы ЛУЧШИЕ, лучшие во всем³. Когда мы были чуть помладше, папа звал нас Грозная Четверка. Вот только теперь четвертой не было. Они никак не могли знать, что я сидела на сцене всего лишь в паре футов от них, наблюдая. Как же мне хотелось сказать им, что все будет хорошо, даже если я сама не была в этом уверена. Вот только мертвые не могут говорить.

Мои подруги посмотрели друг на друга и сделали глубокий вдох. Затем Сейди начала петь. Ее голос был одинок, но так красив.

Я буду помнить тебя. А ты будешь помнить обо мне?

Не позволяй жизни проходить мимо. Стирая твои воспоминания.

На долю секунды, она запнулась на слове «воспоминания», ее чистое сопрано прервалось. Тогда Эмма и Тесса подхватили слова, взявшись за руки. Самые мои лучшие подруги во всем мире. Их гармония разбитого сердца эхом прокатилась по абсолютной тишине комнаты.