Катехон. Будет ли сломлена Российская империя?
Шрифт:
Марина Сергевна вдруг осеклась, подумала немножко, а потом вновь заговорила:
– А знаешь, бывает и наоборот: хочешь – работай телом, не можешь – работай руками, не можешь руками – работай головой… Слушай, а ведь ты у нас теперь «вдова». Ну, не та вдова, которая мужа схоронила, а та, которая с ним характером не сошлась. Таких наш учитель «вдовами» называл. И запрещал, я тебе скажу, замуж выходить, пока ты этой самой «вдовой» не станешь. Оно, конечно, резон есть. У меня – один характер, у него – другой. Нужно сначала узнать жизнь, познать друг друга, перебеситься, в конце концов. Если мне всё время хочется забивать в стены гвозди, а он заставляет меня мыть посуду, разве это не повод для развода? Послушай меня, милочка, таких поводов сейчас столько, что нашему учителю и не снилось.
Марина Сергевна закончила и вышла из комнаты.
«И это та жена моего свекра, с которой мы когда-то жили под одной крышей?» – подумала Ленка, но не успела додумать всё как следует до конца, потому что в проеме двери показалась Адка и знаками стала звать ее к себе.
Когда Ленка вышла из комнаты в коридор, Адка осторожно затворила за ней дверь и разразилась таким градом всевозможных ругательств, означавших, что их изрыгательницу охватила высшая степень довольства происходящим, что Ленке на мгновение показалось, что она вновь очутилась в центре своей родной деревни.
– Господи, где ты пропадала?! – кричала Адка помимо прочего.
– Где? Там же, где и всегда. Но сейчас я больше всего хотела бы встать с этого проклятого дивана и пойти лечь спать в свою кровать.
– Ты что, коза, какой диван? Или ты теперь вместо Володьки колеса глотаешь?
Адка была главной Ленкиной подружкой. Это она познакомила ее с Володькой, за которого та потом и выскочила замуж, от чего их отношения на некоторое время сильно расстроились. А было это так.
Ленке с Адкой было без малого пятнадцать, когда Володька учился уже на втором курсе института. Адка знала Володьку, которого отец прислал завершать среднее образование в деревню, чтобы оценки в аттестате были получше, еще со школы, и имела с ним с тех пор какие-то дружеские отношения. Той осенью Володька, как обычно, приехал со товарищами в отцовский дом на озере отмечать свой день рождения. На этот раз они почему-то прибыли без женского сопровождения, и Володька сорганизовал Адку сорганизовать к ним в компанию на время празднования кого-нибудь постояще из деревенских. Адка, конечно, сказала Ленке, и они вместе сочли возможным пригласить еще двоих – Людку и Светку. Людка была на два года старше, телом хоть куда, нравилась всем мужчинам без исключения, сама их любила и в случае надобности и без надобности могла б сыграть роль громоотвода даже во время обычного у женщин: никогда ведь не знаешь, что у этих городских на уме. Светка была местной толстячкой. От нее всегда пахло потом, от чего она терпела много неудобств на танцах в школе, но ее смазливое личико было вне конкуренции на деревенском рынке женской красоты, – вот ее и пригласили.
Вместе с Володькой приехали Данька, Бонифат, которого все называли Боником, Сашок и Кирилл. За столом много шутили, рассказывали недвусмысленные истории и анекдоты и много смеялись. Данька решил блеснуть знанием поэзии и встал читать стихи.
– Есенин, – сказал он. – Мне бы женщину потную-потную, чтобы груди свисали до пят, чтобы морда была лошадиная и морщинистый розовый зад.
Деревенским было всё внове. Они ловили каждое слово и пытались запечатлеть в памяти каждое мгновение городской жизни.
– Главное – правильно провести свободное время, – поучал Сашок Ленку. – Нужно уметь расслабляться, чтобы ты мог почувствовать свои внутренние, глубоко сидящие в тебе потребности и реализовать их. Так ты освобождаешься от своей грязной энергии, которая скопилась в тебе за то время, когда тебе приходилось соблюдать общественные условности, и вбираешь в себя светлую энергию космоса, чистую, как сама природа.
– Мне б достоинство с километр… – кричал Данька, изображая теперь уже Маяковского, каким он его себе представлял.
– У вас тут хорошие места: лес, озеро, дом по уму – всё для цивильного отдыха, – продолжал Сашок. – Хочешь – грибы собирай, хочешь – рыбу лови. А вообще, мне в любви не везет. С кем ни сойдусь, они раза два попользуются мною и бегут на сторону в поисках новых ощущений. Разве ж это любовь?
Ленке стало жаль Сашка.
– … И попа с витрину продовольственного магазина… – декламировал Данька.
Боник, по правую руку которого сидела Ленка, а по левую – Кирилл, переключил свое внимание с Адки, занимавшей место напротив него, на Ленку и, не обращая внимания на Сашка, стал рассказывать:
– Иду я как-то вечером по нашей Дерибасовской, а навстречу мне две коровы валят. Я тогда только из ресторана вышел, и мне хорошо, как человеку, с пользой потратившему свои трудовые накопления. На небе – звезды горят, на улице – фонари светят: всё, как и должно быть на картинке. Но главное, что настроение хорошее. А навстречу мне – две коровы валят. Не, ну животные натуральные: рубль с тротуара поднять не смогут, чтоб своих достоинств не засветить. Я им говорю: «Здравствуйте, девочки». А они мне: «Где ты был, мальчик, когда мы девочками были?» Ясный перец, кого-то ждут, раз я им не нужен. Но зачем же человеку настроение портить? Так что, девочки, не ходите в город: они там все такие, добру вас не научат. А что такое женщина? Женщина – это такая форма существования материи, которая делает мужчину выше, шире и длиннее себя самого. А если какая-то женская особь делает тебя ниже, уже и короче, это уже не особь, а переходная форма от женщины к самке обезьяны.
Боник обхватил Ленку за талию, и она ненароком подалась к нему. Он приблизил свои губы к ее уху и не так громко заговорил:
– Насколько приятнее видеть женщину в легком просторном платьице, будоражащем фантазию мужчины…
Ленка ухватилась за край своего платья и попыталась натянуть его на коленки.
– … под которым никак не спрятать ножки такой изумительной красоты, что тебе приходится то и дело отводить от них взгляд, чтобы хоть немного отдышаться. А эти щечки, залитые краской стыда, лучше всяких слов говорят тебе о том, что ты смотришь на чистую сердцем непорочную женщину, а не на переходную форму от человека к прелюбодейному куску человеческого мяса. Вот когда мужчина ощущает себя выше Эйфелевой башни, шире Тихого океана и длиннее экватора Земли.
Боник приблизил свой нос к Ленкиным волосам, глубоко вдохнул и зашептал:
– Волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской. Как лента алая губы твои, и уста твои любезны. Как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими. Два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями. Этот стан твой похож на пальму, и груди твои – на виноградные кисти. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ее ветви, и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих – как от яблок. Уста твои – как отличное вино. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе [1] .
1
Из Книги Песни Песней Соломона.
Что Ленка могла чувствовать в эти минуты?
Сашок обиделся на то, что от него так грубо отгородились, встал из-за стола, пересел на диван, достал из сумки папиросы, распотрошил одну, смешал табак с серым порошком, выдвинул папиросную бумагу вперед, обнажив картонный мундштук, и стал аккуратно засыпать получившуюся смесь обратно в пустую папироску и утрамбовывать ее спичкой. К Сашку подсел Володька и стал ему ассистировать. За столом притихли. Боник отпустил Ленку, Данька перестал смешить компанию возможными и невозможными способами, а молчаливый Кирилл вымолвил: