Каторжанин
Шрифт:
– Это меня и пугает, сказал Аверин, понимаете все, что вы говорите все это так, и меня переполняет восторг и счастье. Но я начинаю ловить себя на мысли, что перестаю все трезво и критически осмысливать. Космические пришельцы это понятно, с этим я согласен и подобный поворот событий я допускал всегда, но каторжанин из неизвестной галактики и дарящий бессмертие, это слишком.
Ирина внимательно посмотрела на Павла Петровича, вновь налила коньяка, он как-то быстро закончился, глубоко вздохнула и сказала:
– Во-первых, у вас еще выпить есть? Во-вторых, вас как профессора, пожалуй, самой точной науки
– Не в этом дело, нервно перебил ее профессор, понимаете, несколько лет назад у нас в институте училось два студента, что попали под влияние "Белого братства", все это трагически закончилось...
– Ну как вы можете сравнивать.
Сказал Григорий и встал со стула. Он прошелся по комнате. Бездумно взял с книжной полки керамическую рыбку и принялся вертеть ее в руках.
– Как вы можете сравнивать этого человека, которого вы самолично освобождали от проволоки и того придурка с полотенцем на голове, что назвал себя Иисусом. А кстати как насчет еще коньячка. Может, сходим в магазин, заодно и проветримся.
– Кроме того, послушаем, что люди на улицах говорят, согласилась Ирина.
– Мне нравиться наша компания, сказал профессор и затем шутливо добавил, имитируя голос знаменитого актера:
– Так зародился тройственный союз в простонародье именуемый бандой.
Двое мужчин и женщина некоторое время просто гуляли по улице, всматривались в лица и прислушивались, о чем говорят окружающие. Но люди вокруг просто безмолвствовали, словно и не было того странного ночного происшествия. И гробовому молчанию толпы легко можно было дать объяснение. Улицы были просто переполнены патрулями: как полицейскими, так и военными, кроме того среди прохожих часто мелькали странные типы одетые во все темное и в чьей профессии не приходилось сомневаться. Никогда еще представители специальных и секретных служб не работали так безалаберно. Хотя впрочем, вполне возможно они и сами все делали для того чтобы быть заметными. Это дисциплинирует народ и не позволяет ему болтать лишнего. Пусть каждый видит, что незримое око старшего брата наблюдает за тобой и его карающий меч вынут из ножен. В центральном гастрономе как всегда было многолюдно, но не было привычного гомона и суеты, и любой вошедший с улицы видя все это, невольно дисциплинировался, как дошкольник в присутствии строгого воспитателя. А как же иначе? Возле каждой кассы стоял полицейский и в каждой очереди присутствовали люди в штатском, даже вслух говорить не хотелось. Троица после короткого совещания купила две бутылки коньяка, все-таки стресс и поспешно покинула магазин.
И только вновь оказавшись на квартире у профессора, вновь все заговорили разом:
– Ну, вы представляете, прямо как в лагере. И откуда столько военных?! А филеры вы обратили внимание сколько их?! Явно пришла помощь из столицы. А интересно, город покинуть можно? Сомневаюсь. Дороги заблокированы и все рейсы отменены. А какие затравленные взгляды у прохожих?! Вы просто себя не видели. Ну прямо тебе старые времена вернулись.
Затем все на некоторое время замолчали. Первой заговорила Ирина.
– Послушайте профессор, а вы помните те старые времена.
– Смотря какие?
– Ну не имперские конечно.
Аверин усмехнулся и сказал:
–
Ирина фыркнула и добавила язвительно:
– Ну конечно всем людям их детство и молодость кажутся чем-то светлым.
– Тут вы не правы. И мне есть с чем сравнивать. Большинство революционеров, несмотря на все их заскоки, были людьми честными и действительно мечтающих о светлом будущем человечества. Это гораздо позже к власти пришли стяжатели и хапуги и это они устроили "первый поворот", затем "разворот" и в итоге приступили к построению нового демократического общества. И вот эту демократию мы с вами сейчас наблюдали.
– Ну а как быть с тысячами невинно расстрелянных и осужденных.
– Ну прежде всего все цифры террора многократно завышены либералами и демократами. А что касается невинных... Понимаете в то время врагов действительно было много а подлых людей и предателей еще больше, а казнокрадов и просто воров тьма тьмущая. И с ними боролись. Пускай не самыми гуманными методами...
Ирина не выдержала и перебила Павла Петровича:
– Ну а вы сами, вот сейчас, хотели бы вернуться в то время, только не ребенком, а взрослым.
– Без сомнения.
Ответил профессор, не задумываясь. Журналистка на миг лишилась дара речи, и потому Аверин поспешно попытался все объяснить.
– А почему бы и нет. С какой стати я должен был быть непременно репрессирован. Миллионы людей жили, честно работая, и были уверены в завтрашнем дне. Потому как с каждым годом условия труда и быта улучшались, а цены смею вам заметить, снижались.
– Да ведь тогда слова лишнего сказать нельзя было, вспылила журналистка.
– Ага. А вот сегодня на улице просто сотни митингов.
Вступил в разговор Григорий. Профессор от этих слов вслух засмеялся, да так что прямо слезы выступили, его поддержал Мелехов. Ирина же покраснев от гнева, метала глазами молнии в обоих и даже подумывала уйти, хлопнув на прощание дверьми. Павел Петрович вовремя спохватился и опять пригласил всех за стол.
– Друзья мои не будем ссориться у нас общая цель и нам многое необходимо обсудить.
Первое время, просто молча, попивали коньяк маленькими глоточками, и казалось каждый думает о своем.
– Ой, господа и дамы не нравиться мне сложившаяся ситуация, сказал Григорий.
– Что вы имеете ввиду?
Спросил Аверин. Ирина была еще сильно обижена и потому временно не принимала участия в разговоре, но с интересом слушала.
Мелехов слегка сдвинулся вперед и заговорил полушепотом, словно боялся, что его подслушают:
– Вот вы давеча говорили об одной принеприятнейшей истории. Но вряд ли вам известна вся подноготная этого случая. Все дело в том, что в нашем городе все взятки проходят через господина прокурора. И во всех вузах и других государственных учреждениях действуют коррупционные схемы, которые замыкаются на нем. И ваш Глащук был не исключение. Он регулярно отсылал конверты куда следует. Но на следствии, по глупости, попытался припугнуть своих патронов разоблачением, потому-то и схлопотал не один год, а семь лет с конфискацией. Мало того я доподлинно знаю, что в тюрьме ему будут созданы такие условия, что выйдет оттуда он лишь вперед ногами. Чтобы другим неповадно было.