Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
— Чтобы какой-нибудь проходимец вроде Альберти снова ограбил нас? — возмущённо перебил Беньовского Бальдамус.
— Отлично вас понимаю, достопочтенный герр Бальдамус. Поверьте, мы все разделяем ваши отцовские чувства. Всех нас глубоко тронула возмутительно дерзкая история, в которую попал ваш сын Герман. Но на ошибках учатся. Мы соберём через полицию самые тщательные сведения о благонадёжности каждого шкипера, каждого матроса, которым доверим наши грузы. Мы позаботимся, чтобы экипажи кораблей были надёжно вооружены и смогли бы дать отпор
— Почему вы не сделали этого раньше? Ваши слова, господин президент-директор, я воспринимаю как признание того, что плавание двух шхун не было подготовлено и обеспечено должным образом, — веско сказал Бальдамус. — Команда «Персея» не смогла устоять перед натиском пиратов. А «Геракл» попал в руки мошенника, который сумел втереться к вам в доверие.
Венские торговцы поддержали его возмущёнными возгласами.
— Полно, господа. Не будем ссориться, — благодушно остановил их Генский. — Коммерция подобна азартной карточной игре, которая может принести и выигрыши, и проигрыши. Сегодня мы проиграли. Завтра судьба повернётся к нам и принесёт удачу.
— Кто вам сказал, что коммерция — это азартная карточная игра? — запальчиво перебил его фон Вальде. — Дела коммерции решаются не кавалерийским наскоком, а вдумчивым подходом, умным расчётом. Вы, господин Генский, и ваш родич, очевидно, придерживаетесь иного мнения.
— А вы, Вальде, оказывается, злопамятны, — с усмешкой произнёс Беньовский. Коннозаводчик припомнил ему кавалерийский наскок.
— Господин Вальде прав, а с Генским не могу согласиться, — сказал Бальдамус.
— Вижу, господа акционеры, вы не согласны со мной, — сдержанно произнёс Беньовский, стараясь сохранить выдержку и самообладание. — Что будем делать?
Наступило неловкое молчание. Первым высказался Здравко Ристич:
— Проклятье Господне обрушилось на нас. Я выхожу из игры. Куплю небольшую шаланду и займусь рыбной ловлей. И буду молиться за упокой души моего брата.
— Потеряв доверие к компании и её президент-директору, выхожу из числа акционеров, — медленно произнёс один из венских торговцев. — Надеюсь, что мой пай будет возвращён.
— Согласен с моим коллегой, — сказал другой торговец из Вены. — Компания не оправдала себя. Хорошо, что мы успели вовремя застраховать товары и шхуны.
— Выхожу из компании и требую возврата моей доли капитала, — резко произнёс коннозаводчик.
— И моё решение такое же, — поддержал его Щульц.
Последним высказался Вандер. Он всё же был вице-президентом и не хотел обрушиваться на Беньовского с резкими упрёками.
— Компания потерпела крах, господа, как это ни горько. Такова воля Господня. Разойдёмся без чувства взаимной злобы и обиды. Президент сделал всё, что мог. Остаётся надеяться, что Венское страховое общество компенсирует нам убытки.
Компания «Торговля с Востоком» признала своё банкротство и распалась. Желающих продолжать её деятельность, кроме самого Беньовского и Генского, не нашлось. Мориса Августа обвинили в некомпетентности, легкомыслии и не поддержали. Пана Владислава вообще никто не принял всерьёз как фигуру для делового мира случайную.
На требования бывших акционеров компенсировать ущерб, нанесённый компании потерей обеих шхун, Бальдамус, совладелец страхового общества, дал уклончивый ответ:
— Посмотрим, господа. Изучим все обстоятельства. Соберём свидетельские показания.
О нападении пиратов на «Персей» и гибели шхуны могли дать показания только Ристич и уцелевший матрос из его экипажа. Бальдамус потребовал от них заверенного у нотариуса письменного изложения трагических событий.
— Я должен отчитываться перед правлением, — объяснил венский предприниматель свой мелочный педантизм.
В конце концов после долгих проволочек и переписки с компаньонами по страховому обществу Бальдамус дал согласие выплатить страховку за разграбление и сожжение пиратами «Персея». Но он наотрез отказался компенсировать потерю «Геракла».
— Но почему? — спрашивали его пострадавшие акционеры.
— Неужели не понимаете, господа? В потере «Геракла» виноваты вы сами, доверившись негодяю. Так что никаких оснований для выплаты страховки я не вижу, — разъяснял Бальдамус.
— Но Альберти нанимал не я, не компания, а владелец шхуны Грибель, — спорил с Бальдамусом Беньовский.
— Вот и спрашивайте с Грибеля. Предъявляйте ему иск в судебном порядке.
— Вам легко сказать. Какой теперь спрос с Грибеля? Лежит парализованный, прикованный к постели, потерявший дар речи.
— А я-то тут при чём?
Убыток страховое общество компенсировало акционерам лопнувшей компании лишь частично, да и то не сразу. Акционеры разъехались, проклиная на чём свет стоит Мориса Августа.
— Вашими устами вещал лукавый, когда я поддался вашим речам, — сказал ему напоследок Щульц.
— Оставались бы вы кавалеристом и не лезли не в свою стихию, — с издёвкой произнёс фон Вальде.
Беньовский выслушивал обидные слова и говорил сам себе: «Вы ещё меня узнаете, господа!» Он прожил ещё некоторое время в Фиуме, чтобы распродать оставшееся от лопнувшей фирмы имущество: конторскую мебель, ковры, пару лошадей с экипажем. На огромный портрет императрицы в золочёной раме покупателей не нашлось. Морис Август подарил его по-дружески начальнику гарнизона для украшения казармы.
Глава двадцать четвёртая
Морис Август метался по мрачным комнатам усадебного дома в Вецке, словно зверь в клетке, не примирившийся с неволей. Натыкался на мебель и яростно ругался по-польски и по-венгерски, потирая ушибленные бока и колени. Срывал раздражение и гнев на гайдуках и на слугах, даже на безропотном Андреянове, ставшем теперь барским кучером.
С женой Беньовский по приезде в имение почти не разговаривал. Встретил её сдержанно, бесстрастно.