Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
Во время последней поездки на юг Беньовский и его спутники встретили на обратном пути ссыльного прапорщика Ивашкина. Он ехал на оленях в сопровождении погонщика-камчадала из Верхнекамчатска в Большерецк. На привале у костра разговорились.
— Еду по поручению нашего исправника за покупками, — объяснил Ивашкин.
— И доверяет ваш исправник заговорщику? — с ухмылкой спросил Беньовский.
— А почему бы не доверять? Не впервой езжу. Сбежать некуда. А люди в Верхнем все наперечёт.
— Некуда, говорите, сбежать? А если бы представилась такая возможность?
— Если бы да кабы... Назовите мне такую возможность.
На предложение
— Вот доживём до лета... — уклончиво ответил Морис.
По прибытии в Большерецк Беньовский продолжал уроки с Игнашей. Нилов, если бывал трезв, читал его докладную записку.
— Прелюбопытно, весьма прелюбопытно, — сказал он в порядке поощрения Морису.
— Виноват, если чересчур пространно изложил свои мысли. Увлёкся. Предвижу, что работа нам на многие годы.
— Это хорошо, коли увлеклись. В увлечении неволя не столь тяжела, — сказал Нилов с сочувствием. — Тут Ивашкин такое говорил про вас. Оговорить пытался. Не поверил я ему. Приказал немедленно возвращаться в Верхнекамчатск.
«Вот оно что!» — с тревогой подумал Беньовский, но расспрашивать Нилова ни о чём не стал, дабы не выдать своего волнения. Ивашкин, видимо, поразмыслил и решил не ввязываться в рискованное предприятие. Более того, он сообщил начальнику края, что среди ссыльных зреет заговор с целью побега. И по всей видимости, главарь заговора этот венгр или поляк.
А дело обстояло следующим образом. Достигнув Большерецка и остановившись у знакомого купца, Ивашкин предался мучительным размышлениям. Мысль о побеге заманчива. Но сулила она неясные, зыбкие перспективы и была сопряжена с опасным риском. От своей теперешней доли бывший прапорщик не то чтобы был в восторге. Но как-то приспособился, притёрся к трудностям камчатской жизни. Десятый год жил с доброй, домовитой камчадалкой, от которой прижил троих ребятишек, ловил рыбу в реке, ставил силки на соболя. Полуграмотный урядник, выслужившийся из казаков, привлекал его в помощь, когда приходилось составлять бумаги, разбирать всякие административные дела и тяжбы с аборигенами, доверял ему всякие поручения, в том числе и поездки в Большерецк за покупками. А как-то намекнул, что исходатайствует у начальства разрешение зачислить бывшего прапорщика Ивашкина за примерное поведение и для пользы дела на государеву службу с установленным жалованьем либо к себе в канцелярию писарем, либо в воинскую команду. Неплохо бы!
«Стоит ли игра свеч? — задал себе вопрос Ивашкин, раздумывая над предложением Беньовского, и ответил убеждённо: — Нет, не стоит. О заговоре он решил тут же сообщить Нилову. Но, к его удивлению, начальник Камчатки выслушал его рассеянно. Проникшийся определённой симпатией к Беньовскому, Нилов не придал большого значения словам Ивашкина. Да и сама мысль о бегстве с Камчатки казалась ему фантастической, нереальной.
Всё же донос Ивашкина не на шутку встревожил Беньовского, решившего проявлять максимальную осторожность. Пользуясь правом свободного передвижения, он вместе с Винбладом или с Батуриным неоднократно посещал Чевакинскую гавань. Предприятие требовало привлечения на свою сторону моряков, необходимо также было присмотреть корабль для захвата.
В устье реки Большой ссыльные обнаружили небольшое повреждённое судёнышко. Команда во главе с приказчиком Чулочниковым производила ремонт. Люди бестолково суетились на палубе, мешая друг другу. Приказчик ругался замысловато. От Чулочникова Беньовский узнал, что судно принадлежит охотскому купцу Холодилову. Ещё прошлым летом купец отправил его для промысла морского зверя на Алеутские острова. У берегов Камчатки судно село на мель и оказалось повреждённым. После больших и продолжительных усилий Чулочников смог довести судно до большерецкого устья, чтобы здесь зазимовать, произвести необходимый ремонт, а с открытием навигации пуститься в дальнейший путь.
— Команда хуже некуда, — пожаловался Беньовскому приказчик. — Набрали всяких случайных людей, не привыкших к морю. Матросы совсем вышли из повиновения. Пришлось пожаловаться большерецкому начальству. Нилов прислал воинскую команду, припугнул смутьянов острогом. Люди приутихли, но затаили злобу. Вижу это по их взглядам.
— Не годится нам эта скорлупа, — сказал Беньовский сопровождавшему его Батурину. — Не дотянет до берегов Японии, а уж длительное плавание и подавно не выдержит. Да и команда — всякий сброд. Мне больше нравится вот этот кораблик.
Морис показал на судно более внушительных размеров, вмерзшее в лёд реки несколько в стороне от купеческого судёнышка.
— Это же старый наш знакомый, казённый галиот «Святой Пётр», на котором мы прибыли, — сказал Батурин.
— Его и будем брать. Я узнал, что галиот должен выйти в Охотск в мае или начале июня.
Был февраль семьдесят первого года. Зима стояла суровая, вьюжная, с обильными снегопадами. Сугробы наметало чуть ли не до самых крыш. По утрам солдаты воинской команды разгребали снег, чтобы расчистить вход в канцелярию и в командирский дом. Мороз разрисовал стёкла домов причудливыми узорами. В тайге жалобно стонали деревья.
В один из таких февральских дней Хрущов порадовал Беньовского:
— Склонил на нашу сторону штурмана Чурина.
Штурман командовал галиотом «Святой Пётр», на который нацеливался Морис. Вовлечение в заговор Чурина было неоценимо.
— Как это удалось? — с интересом спросил Беньовский.
— А вот как. Дошли до меня слухи, что Чурин по каким-то причинам боится возвращаться в Охотск. Я подпоил его, чтобы развязать язык. Подвыпив, штурман поведал мне свою нехитрую историю. Ещё во время прежней своей службы на другом корабле под началом капитан-лейтенанта Левашова Чурин проявлял неповиновение командиру, недисциплинированность, за что был отдан под суд. Однако нужда в услугах штурмана была большая, да и моряков не хватало. Начальство и отложило суд до поры до времени. Но в Охотске штурман пустился во все тяжкие, повёл разгульную жизнь, увлёкся карточной игрой, наделал долгов. Расплачиваться с кредиторами ему нечем, угроза суда остаётся. Вот почему Чурин опасается возвращаться в Охотск. Я легко убедил его, что один смелый шаг с его стороны принёс бы избавление от всех неприятностей.
— По всей видимости, этот Чурин дрянь человек. Но для нас он незаменим. Так что поздравляю вас с ценным приобретением.
Привлечение к заговору Чурина окрылило Беньовского и Хрущова, и они стали энергично действовать, расширяя круг заговорщиков. Морис обратил внимание на сына местного священника Уфтюжанинова, Ивана, который иногда заходил к сыну Нилова. Иван был постарше Игнаши года на два-три. Он мечтал поступить матросом на корабль и отправиться в дальние плавания. Но суровый, деспотичный отец и слышать не хотел об этом. Он держал при себе Ивана, заставлял прислуживать в церкви, навалил на него всю чёрную работу по дому, а бывало, давал парню и крепких подзатыльников, если тот чем-то не угодил отцу.