КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ
Шрифт:
Наконец, был подготовлен (по-видимому, Абакумовым) еще один странный документ, юридическую значимость которого следует признать ничтожной. Это протокол допроса гражданина Нидерландов Франца Йозефа Фердинанда Херверса. В свое время он слышал разговор двух эсэсовцев, из которого следует, что катынские расстрелы – дело рук немцев. Дата допроса Херверса – 2 мая, однако в Нюрнберг протокол попал, как явствует из сопроводительных писем, лишь в самом конце июля, когда судебное следствие по Катыни уже закончилось.
Имелся в распоряжении Смирнова и бесспорный козырь, по о нем позже.
Как обстояли дела у Отто Штамера?
Согласно "Сообщению" советской Специальной комиссии, расстрелы польских военнопленных производило "немецкое военное учреждение, скрывавшееся под условным наименованием "штаб 537-го строительного батальона", во главе которого стояли оберст-лейтенант
[153] Недавно, кстати, в советской печати появился любопытный трофейный документ, в котором фигурируют как раз полковник Беденк и генерал-майор Оберхойзер. (См. "Военно-исторический журнал", 1989, № 5).
Заметим, что защита представила окончательный список свидетелей за несколько недель до судебного заседания, обвинение же держало свой список в секрете, и огласил его Руденко лишь в самый день суда, и то по настоянию защиты.
1 июля 1946 года. К свидетельскому пульту приглашается Фридрих Аренс.
"Вскоре после моего прибытия. – рассказывает он, – один из солдат обратил мое внимание на то, что в одном месте на холмике стоит березовый крест. В это время все было занесено снегом, но я сам видел этот березовый крест. После этого в 1942 году я постоянно слышал от своих солдат, что здесь, в нашем лесу, якобы когда-то происходили расстрелы. (…) Я чисто случайно установил, что здесь действительно находится какое-то место захоронения. Обнаружил я это зимой 1943 года, в январе или феврале. Дело было так: я случайно увидел в этом лесу волка. Сначала я не поверил, что это действительно мог быть волк, пошел по его следам вместе с одним знающим человеком и увидел разрытую могилу на этом холме с березовым крестом. (…) Врачи сказали, что это кости человека".
"ШТАМЕР. Здесь утверждалось, что из Берлина якобы прибыл приказ расстрелять польских военнопленных. Знали ли вы что-либо о таком приказе?
АРЕНС. Heт, я никогда ничего не слышал о таком приказе.
ШТАМЕР. Может быть, вы получали подобный приказ от какой-либо другой инстанции?
АРЕНС. Я только что сказал, что о такого рода приказе я никогда ничего не слышал. Следовательно, я его и не получал.
ШТАМЕР. Были ли расстреляны поляки по вашему указанию, но вашему непосредственному указанию?
АРЕНС. По моему указанию не было расстреляно никаких поляков. Вообще никто не был расстрелян по моему указанию. За всю мою жизнь я не издавал таких приказов.
ШТАМЕР. Но ведь вы прибыли только в ноябре 1941 года. Слышали ли вы что-либо о том, что ваш предшественник полковник Беденк приказал провести такую акцию?
АРЕНС. Я ничего не слышал об этом. Я со своим штабом полка работал в самом тесном контакте в течение 21 месяца. Мы были так внутренне связаны – я хорошо знал своих людей, а они знали меня, что я абсолютно убежден, что ни мой предшественник, ни вообще кто-либо из моего полка не участвовал в подобном деле. Я непременно хотя бы по каким-либо намекам узнал бы об этом.
ШТАМЕР. Каким образом дело дошло до вскрытия могил?
АРЕНС. В подробностях я не осведомлен. Однажды ко мне явился профессор Бутц по поручению командования фронтом и сообщил мне, что в моем лесу на основании имеющихся слухов должны быть произведены раскопки и что поэтому он должен информировать меня об этих раскопках.
ШТАМЕР. Рассказывал ли вам впоследствии профессор Бутц со всеми подробностями о результатах своих раскопок?
(…) АРЕНС. Я запомнил только один дневник, который он передал мне, в этом дневнике следовали дата за датой, сопровождавшиеся письменными заметками, но я не мог их прочитать, так как они были написаны по-польски. Он заявил мне, что эти заметки были сделаны польским офицером, причем дневник оканчивался весной 1940 года. В последней записи было выражено опасение, что им предстоит что-то ужасное. Таков был общий смысл.
(…) ШТАМЕР. Здесь утверждалось, что в марте 1943 года на грузовиках в Катынь были доставлены трупы и погребены в этом лесу. Известно ли вам что-либо по этому поводу.
АРЕНС. Мне ничего не известно".
Слово берет защитник Деница Кранцбюлер.
"КРАНЦБЮЛЕР. Господин полковник, вы сами когда-нибудь говорили с местными жителями о тех событиях, которые произошли там в 1940 году?
АРЕНС. Да. В начале 1943 года около моего штаба полка, метрах в 800 от нас, жили муж с женой, русские [154]. Они занимались пчеловодством, я сам тоже пчеловод, поэтому между нами установились довольно близкие отношения. (…) Когда состоялись раскопки, приблизительно в мае 1943 года, я сказал им как-то, что они, собственно говоря, должны знать, когда произошли эти расстрелы, поскольку они живут рядом с могилами. Тогда эти люди мне рассказали, что это было весной 1940 года; на станцию Гнездово в 50-тонных железнодорожных вагонах прибыло свыше 400 поляков в форме, которые были затем на грузовых машинах доставлены в лес. Они слышали потом стрельбу и крики.
КРАНЦБЮЛЕР. Кроме массовых могил около Днепровского замка [155] были найдены еще какие-либо другие могилы?
АРЕНС. В непосредственной близости от дома – на схеме я изобразил это отдельными точечками – были обнаружены мелкие могилы с разложившимися трупами и рассыпавшимися скелетами. В каждой могиле было по 6-8 или больше скелетов, мужских и женских. Даже я, будучи человеком несведущим, мог это легко определить, так как на большей части трупов были галоши, которые полностью сохранились. Там были найдены также остатки дамских сумочек.