КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ
Шрифт:
МАРКОВ. Это была зимняя одежда, шинель и шерстяной галстук на шее.
(…) ШТАМЕР. В вашем протоколе о вскрытии, господин свидетель, имеется следующее замечание. Я цитирую: "В одежде были обнаружены документы. Эти документы хранились в конверте с № 827". Я вас спрашиваю: как вы обнаружили эти документы? Вы сами вынули их из карманов?
МАРКОВ. Эти бумаги находились в карманах шинели и куртки. Насколько я припоминаю, они были вынуты немецким прислужником, который раздевал трупы перед моими глазами.
(…) ШТАМЕР. "Найденные при трупах документы -дневники, газеты,
МАРКОВ. Такие письма и газеты действительно имелись на витринах, которые были нам показаны. Некоторые подобные бумаги были вынуты некоторыми из членов комиссии, которые вскрывали трупы, и, как я впоследствии понял, они составили описание их содержания, причем оно противоречило тому, что я установил; я этого не сделал".
Таким образом. Марков признал наличие на трупах зимней одежды – как мы помним, это обстоятельство в свое время привлекло внимание иностранных корреспондентов, приглашенных в Катынь, и заставило их сомневаться в истинности советской версии. Он признал также, что обнаруженные при трупе документы были извлечены у него на глазах. Неясно, что имеет в виду Марков, когда говорит "я этого не сделал". Означает ли эта фраза, что содержание документов не соответствовало результатам вскрытия или что Марков не интересовался их содержанием? Во всяком случае, он проявил похвальную осторожность, никак не отразив этот факт в своем протоколе.
При допросе Прозоровского Смирнов как раз и пустил в ход свой главный аргумент – телеграмму, извещавшую варшавские власти о том, что комиссией Польского Красного Креста в катынских могилах обнаружены гильзы немецкого производства. Этот неоценимый подарок был преподнесен советскому обвинению американцами. Теперь Прозоровский мог с полным основанием утверждать, что и советская Специальная комиссия обнаружила гильзы с этой маркировкой. Видимо, Штамер не успел достаточно тщательно изучить текст "Сообщения" комиссии (одним из протоколов зафиксирована его жалоба на задержку перевода) [162] , иначе он неизбежно задал бы вопрос: почему в акте судмедэкспертизы об этой наиважнейшей улике ничего не сказано? Документ, "любезно предоставленный нам нашими американскими коллегами" (Смирнов), гласит: "Сотрудники Польского Красного Креста привезли с собой гильзы патронов, использовавшихся при расстреле жертв в Катыни. Выяснилось, что это немецкие боеприпасы. Калибр 7,65, фирма "Геко". Телеграмма отправлена из Кракова правительству Генеральной Губернии и датирована 3 мая 1943 года. В 1944 году Специальная комиссия этим документом не располагала, сама же она никаких гильз не нашла – Прозоровский попросту солгал. Интересно. что и Покровский, представлявший доказательства по Катыни, о телеграмме не упоминает – надо полагать, американцы передали ее нашей делегации уже после того, как было удовлетворено ходатайство Штамера. А на предварительных допросах 17-18 июня и Прозоровский и Смольянинов уверенно показали, что ими обнаружены гильзы с фирменной маркировкой. Вот образчик профессиональной добросовестности экспертов комиссии Бурденко [163] .
[162] По справке, полученной от Е.Е. Щемелевой (Стениной). текст "Сообщения" комиссии Бурденко переводился советскими переводчиками.
[163] Недавно все ту же битую карту попытался разыграть "Военно-исторический журнал" (1990, № 11-12). Публикация, впрочем, интересна тем, что содержит документы из той самой закрытой архивной описи Специальной комиссии. Публикаторы, видимо, не подозревают, что эти тексты благодаря массе мелких разночтении лишний раз дискредитируют "Сообщение" комиссии Бурденко.
Отто Штамер был явно недоволен решением Трибунала допросить в судебном заседании только по три свидетеля – ведь у него в запасе были еще профессор Навиль и лейтенант (к тому времени уже старший) Хотт. Дважды по ходу дела он пытался убедить суд пересмотреть свое решение и оба раза получил отказ. Первый эпизод интересен еще и тем, что из него видно, как Смирнов менял первоначальную формулу обвинения. Штамера, похоже, такой оборот вполне устраивал – именно потому, что давал повод для дополнительных ходатайств.
"ШТАМЕР. Господин председатель, прежде чем я вызову третьего свидетеля генерал-лейтенанта Оберхойзера, я прошу позволить мне сказать следующее. Обвинение до сих пор утверждало, что 537-й полк производил эти расстрелы под руководством полковника Аренса. Еще сегодня обвинение инкриминировало это полковнику Аренсу. Затем от этого утверждения, по-видимому, отказались и стали говорить, что если это был не Аренс, то во всяком случае его предшественник полковник Беденк, а если не Беденк, то тогда СД (это, видимо, уже третья версия). Защита же была намерена опровергать только то утверждение, что это преступление совершил полковник Аренс. В связи с изменившимся положением вещей и новой позицией обвинения я должен дополнительно пригласить четвертого свидетеля. Это старший лейтенант Хотт, которого сегодня называли в качестве соучастника преступления; он был с самого начала при штабе полка и, как мы слышали, уже в июле с передовым отрядом прибыл в Днепровский замок. Я только вчера случайно узнал адрес старшего лейтенанта Хотта; это – Глюксбург, около Флейсбурга. Я прошу вызвать старшего лейтенанта Хотта в качестве свидетеля. Он должен показать, что в период с июля по сентябрь таких расстрелов не было произведено.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Доктор Штамер, ваше ходатайство о вызове этого дополнительного свидетеля Трибунал рассмотрит во время перерыва в половине четвертого".
Во второй раз, после допроса Маркова, Штамер применил. по-моему, весьма тонкий прием, однако и он не имел успеха.
"ШТАМЕР. Господин председатель, я хотел бы предпослать несколько вопросов, касающихся процедуры. Было предусмотрено представить Суду с каждой стороны по три свидетеля. По-моему, этот свидетель сообщал не только о фактах, а давал и такие показания, которые являются заключением эксперта. Таким образом, как это мы называем в германском праве, он давал показания не как свидетель, который может дать показания по данному вопросу, а как эксперт. Если Суд будет придавать какое-либо значение этим данным, представленным свидетелем как экспертом, то я прошу дать мне возможность и со стороны защиты также вызвать одного эксперта.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Нет, доктор Штамер, Трибунал не будет заслушивать более трех свидетелей с каждой стороны. Вы могли пригласить в качестве свидетеля любого эксперта или любого члена комиссии по расследованию, являвшегося экспертом со стороны Германии. Вам было предоставлено право вызвать любого из них".
Когда перекрестные допросы закончились, неожиданную инициативу проявил Смирнов, который не мог не понимать, что проиграл. К его просьбе тотчас присоединяется Штамер:
"СМИРНОВ. Нам пришлось выбрать из 120 свидетелей, опрошенных по катынскому делу, только трех [164]. Если Суд интересуют показания любых других свидетелей, упомянутых в Сообщении ЧГК, то по большинству из них мы имеем надлежаще оформленные аффидевиты, которые могут быть представлены по первому требованию Суда, и любое из этих лиц также по требованию Суда может быть вызвано в судебное заседание. Это все, что я имел заметить, господин председатель.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Доктор Штамер?
ШТАМЕР. У меня нет возражений против предъявления дальнейших доказательств, поскольку будет соблюден принцип паритета, то есть в том случае, если мне будет разрешено предъявить дополнительные доказательства. Я также в состоянии вызвать в Суд других свидетелей и экспертов".
Но судья Лоренс остался тверд.
"ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Трибунал уже вынес свое решение; мы больше не будем заслушивать какие-либо показания по этому поводу.