Кавалер Красного замка
Шрифт:
— Ну кто же она?
— Не знаю.
— Хороша собой?
— Ну!.. — сказал Морис, презрительно сморщив губы.
— Какая-нибудь бедняжка, забывшаяся в любовном свидании.
…Какие слабые созданья!..
Везде, всегда любовь — вот в чем наши мечтания.— Может быть, — проговорил Морис, которому эта мысль показалась сейчас до того отвратительной, что он лучше желал бы видеть незнакомку бунтовщицей, нежели влюбленной.
— А где она живет?
— Не знаю.
—
— Почему?
— Ведь ты ее провожал?
— Она ушла от меня на Мариинском мосту.
— Ушла от тебя! — вскрикнул Лорен со смехом. — Чтоб женщина так отделалась от тебя?
Когда же голубь сизокрылый Спастись от ястреба умел? Когда же кролик тупорылый Пред диким волком не робел?— Лорен, — сказал Морис, — приучишься ли ты когда-нибудь говорить так, как все? Меня дрожь пробирает от твоей ужасной поэзии.
— Как! Говорить, как все? Мне кажется, что я говорю лучше всех! Я говорю, как гражданин Дюмурье, — и прозой и стихами. Что касается моей поэзии, любезный, я знаю одну Эмилию, которая находит, что она не совсем дурна. Но вернемся к твоей.
— К моей поэзии?
— Нет, к твоей Эмилии.
— Разве у меня есть Эмилия?
— Ну, полно, полно! Видно, твоя серна обратилась в тигрицу и показала тебе зубы, а ты хоть не рад, да влюблен.
— Я влюблен! — сказал Морис, покачав головой.
— Да, ты влюблен.
Безумен тот, кто страсть скрывает! Кого он этим проведет? Амур все в сердце попадает, Юпитер промахи дает.— Лорен, — сказал Морис и схватил ключ, который лежал на ночном столике, — объявляю тебе, что ты больше ни одного стиха не скажешь, потому что я заглушу его свистом.
— Ну, так давай поговорим о политике. Начну с того, что я затем и пришел. Знаешь ли ты новость?
— Слышал, что вдова Капета хотела улизнуть.
— Это что… пустяки.
— Что же еще?
— Знаменитый кавалер Мезон Руж в Париже.
— В самом деле? — вскричал Морис, вскочив с постели.
— Он, собственной персоной.
— Когда же он заявился?
— Вчера вечером.
— Как?
— Переодетый егерем национальной гвардии. Женщина, в которой подозревают аристократку, переодетую в простонародное платье, вынесла ему мундир за заставу. Какое-то время спустя они возвращались под руку, как ни в чем не бывало. Подозрение пробудилось в часовом только тогда, когда они уже миновали его; он вспомнил, что эта женщина прошла в первый раз с узлом и одна, а во второй — под руку с каким-то военным и без узла; это было нечисто. Он сразу подал сигнал, их пустились догонять. Но они исчезли в каком-то доме на улице Сент-Онорэ, дверь которого растворилась как бы по волшебству. Этот дом имел другой выход на Елисейские поля. Ну и прощай! Кавалера Мезон Ружа и его сообщницы как не
— И его не арестовали? — спросил Морис.
— Как же!.. Лови-ка Протея, лови его, любезный. Ты знаешь, сколько бед перенес Аристей, гоняясь за ним.
Pastor Aristaeus fugiens Peneia tempe.
— Смотри, — сказал Морис, поднеся ключ к губам, — берегись!
— Сам ты берегись, черт возьми! На этот раз ты освищешь не меня, а Вергилия.
— Ты прав, и пока ты не будешь переводить его, я — ни слова. Но вернемся к кавалеру Мезон Ружу.
— Да, согласимся, что он рисковый человек.
— Как ни говори, чтоб предпринимать подобные штуки, надо много смелости.
— Или пылать сильной любовью.
— Неужели ты веришь, что кавалер влюблен в королеву?
— Верить не верю, а скажу, что и все. К тому же нет ничего мудреного, что она вскружила ему голову. Ведь носился же этот слух про Барнава!
— А ведь у кавалера должны быть соучастники в самом Тампле.
— Может быть:
Любовь смеется над преградой И над каменной оградой.— Лорен!
— Ах, виноват!
— Стало быть, ты веришь, как и все?
— Почему бы и нет?
— По-твоему, у королевы было двести обожателей?
— Двести, триста, четыреста. На это она была хоть куда. Я не говорю, чтоб она всех их любила; но они к ней были неравнодушны. Все видят солнце, но солнце не всех видит.
— Так ты говоришь, что кавалер Мезон Руж?..
— Я говорю, что его теперь ловят, и если он уйдет от республиканских ищеек, то он хитрая лиса.
— Что же предпринимает Коммуна?
— Она скоро издаст постановление, по которому вменено будет в обязанность прибить снаружи каждого дома список всех жильцов и жилиц. Это осуществление сновидений древних. Жаль, что в сердце человека нет отверстия, в которое всякий мог бы заглянуть и узнать, что в нем делается.
— О, превосходная мысль! — вскричал Морис.
— Что?.. Пробить отверстие в сердце?
— Нет… вывесить списки у ворот каждого дома.
В самом деле Морис подумал, что это средство поможет ему отыскать незнакомку или, по крайней мере, даст возможность обнаружить ее следы.
— Я уже бился об заклад, — сказал Лорен, — что это мера доставит нам сотен пять аристократов. Кстати, сегодня утром явилась к нам в клуб депутация волонтеров, под предводительством наших супостатов прошедшей ночи, которых я оставил совершенно пьяными. Они явились с гирляндами и венками, сплетенными из васильков.
— В самом деле! — воскликнул Морис со смехом. — А сколько их было?
— Человек тридцать; они все были выбриты, у каждого букет цветов в петлице. «Граждане клуба Фермопилов, — сказал вития, — как истинные сыны отчизны мы желаем, чтоб дружба французов не была потревожена каким-нибудь недоразумением, и потому мы снова пришли побрататься».