Кавалерийская былина
Шрифт:
– ...в каковом Губернске предстоит отыскать вдову коллежского советника Марью Петровну Овсянникову для передачи последней писем и личных вещей покойного сына ее Белавинского гусарского полка подпоручика Овсянникова, каковой геройски пал за бога, царя и отечество в боях под городом Плевен, в каковом и похоронен согласно...
– Ради бога, достаточно, - оборвал его ротмистр Крестовский.
– Я уяснил суть анабазиса вашего. Что же, маху мы дали, господин Смирновский?
Это тому, партикулярному. Партикулярный чин (а видно было, что не простой это уличный шпион - именно чин), пожав плечами, вытянул из кармана изрядно уже
– Что поделать, Иван Филиппыч, - сыск... Смотрите, описание ведь подходящее: "Роста высокого, сухощав, бледен, лицо продолговатое, глаза голубые, белокур, в движениях быстр, походка уверенная, может носить усы на военный манер, не исключено появление в облике чиновника либо офицера". Подполковника Гартмана, царство ему небесное, наш как раз и упокоил, в военном мундире будучи...
– Интересная бледность - это у девиц, - сказал поручик Сабуров.
– А я всегда был румян.
– Может, это вы попросту загорели, - любезно сообщил господин Смирновский.
– А господина Гартмана злодейски бомбою убивая, были бледны.
– Господин Гартман, надо полагать, из ваших? Отдельного корпуса?
– Именно. Питаете неприязнь к отдельному корпусу?
– Помилуйте, с чего бы вдруг, - сказал поручик Сабуров.
– Просто как-то так уж вышло, что я по другой части, мундир другого цвета.
– Каждый служит государю императору на том месте, где поставлен, сказала Щучья Морда.
– О том самом я и говорю, - развел руками поручик.
– Вай-ана санн! [грубое турецкое ругательство]
Губы Щучьей Морды дрогнули:
– Па-атрудитесь в пределах Российской империи говорить на языке, утвержденном начальством! Па-атрудитесь получить документы. Можете следовать далее. Приношу извинения, служба!
И тут же рассосались жандармы, словно приснились, миг - и нету, вернулся на свое место пузатый станционный страж, ротмистр со Смирновским повернулись кругом, будто поручика отныне не существовало вовсе, и Сабуров услышал:
– Отправить бы его отсюда, Иван Филиппыч, чтобы под ногами не путался.
– Дело. Займитесь, - сказал Крестовский, ничуть не заботясь, слышит их поручик или нет.
– Выпихните в Губернск до ночи сего путешественника. Черт, однажды уже пускали в заграницы таких вот, потом дошло до декабря. Закрыть бы эту заграницу как-нибудь, чтобы - ни туда, ни оттуда...
Смешок:
– Так ведь императрицы - они у нас как раз из заграниц...
– Все равно.
– Ну, этот-то - от турок. Азия-с...
– В Азии тоже веет... душком.
И ушли. А Сабуров остался в странных чувствах - было тут и изумление, и гнев, но больше всего ярости. Как нижний чин - вахмистр ему хлещет по роже, а тот в ответ - упаси боже, сделай руки по швам и терпи молча... И плевать им, что ты выиграл турецкую войну.
Плюнул и решил выпить водки в буфете. Подали "Шустовскую", хлебушка черного, русского (у болгар похож, а другой), предлагали селянку, но попросил сальца - чтобы с мясом и торчали зубчики чеснока, пожелтевшие уже, дух салу передавшие. Выпил рюмку. Занюхал хлебом, пожевал сальца. Еще выпил. Ужасно медленно возвращалось прежнее чувство благолепия.
О чем шла речь, кого искали голубые, он сообразил сразу. Давно уже было известно - больше по скупым слухам, - что в России, как и в Европе, завелись революционеры. Как в Европе, кидают бомбы, метко и не очень палят по властям предержащим и самому
– Господин Сабуров!
Смирновский стоял над ним, улыбался как ни в чем не бывало:
– Собирайтесь, господин Сабуров, Оказию мы вам отыскали. До самого Губернска. Не венский экипаж, правда, да где ж тут венский раздобудешь? Да и потом - разве вам привыкать, герою суровых баталий?
Сабуров хотел было отказаться, но посмотрел в эти глаза и доподлинно сообразил: в случае отказа следует ждать любой пакости. Бог с ними... Он вздохнул и полез за деньгами - уплатить буфетчику.
– А вот скажите, господин Смирновский, - решился он, когда вышли на улицу.
– Эти ваши... вот которых вы ловите...
– Государственные преступники?
– Они. Что им нужно, вообще-то говоря?
– Расшатать престол, - сказал Смирновский.
– Интрига внешнего врага. Полячишки, жиды и, увы, жадные на злато продавшиеся великороссы. Ослабить могущество империи норовят.
Все вроде бы сходится, и Смирновский - человек государственный, облеченный и посвященный, врать вроде бы не должен. Да уж больно мерзкое впечатление производит - сыщик, нюхало, земской ярыжка, стрюк... Неужели такой правду может говорить?
Оказия была - запряженная тройкой добрых коней купеческая повозка из Губернска. Гонял ее сюда купец второй гильдии Мясоедов со снедью для буфета, дорогой и подешевле - то есть купец владел и хозяйствовал, а гонял повозку за полсотни верст приказчик Мартьян, кудрявый детина лет тридцати, если убивать - только из-за угла в три кола. Да еще безмен с граненым шаром под рукой, на облучке. Иначе и нельзя в сих глухих местах, где пошаливают, и весьма, такой приказчик тут и надобен...
Сенцо лежало в повозке, Мартьян его покрыл армяком, повозка вроде ящика на колесах, чего ж не ехать-то? И ведь на прощанье попутал бес: поручик достал золотой, протянул Смирновскому с самой душевной улыбкой:
– За труды. Не сочтите...
Глядя ему неотрывно в глаза, Смирновский щелчком запустил монетку в сторону, в лопухи - блеснул, кувыркаясь, профиль государя императора. Сыщик улыбнулся, пообещал:
– Бог даст - свидимся... Счастливого пути.
И ушел.
– Это вы зря, барин, ваше благородие, - тихонько, будто самому себе, сказал Мартьян.
– Эти - долгопамятные...
– А бог не выдаст - так и свинья не съест. Кого ищут?
– А кого бы да ни искали, лишь бы не нас, - он весело сверкнул зубами из цыганской бородищи.
– Поехали, ваше благородие, или как? Три дня здесь торчу, пора б назад. Мясоедов меня, поди, с фонарями ищет...