Каверзные вопросы, или Пока склероз молодой
Шрифт:
Отвечая на эти вопросы, надо, прежде всего, исходить из того, что Кобзон, хотите или не хотите – часть нашей жизни. И нашей истории. Широчайший репертуар: русские народные песни, романсы старинные и современные, песни времен революции и гражданской войны, песни Великой Отечественной и послевоенные, песни 50-х, 60-х, 70-х, 80-х, 90-х и совсем новые. Его слушали наши родители, слушаем мы, и для наших детей у него то же есть что спеть. Песни украинские, белорусские, еврейские, грузинские – многих народов нашего большого Союза? Английские, испанские… Как он все это помнит?
Конечно, Кобзон – человек больших способностей.
От Б-га. Или от родителей. Что одно и тоже.
В первую очередь – это голос.
Тут можно употребить массу эпитетов. Выбирайте те, что вам по вкусу: сильный, мощный, летящий, широкого диапазона, раздольный (русская песня), лиричный (романсы, танго), затаенный (“Семнадцать мгновений весны”), драматичный (песни о войне), шаляпинский (“Вдоль по Питерской”), канторский (еврейские молитвы) и, наконец, неповторимый кобзоновский, который не спутаешь ни с каким другим, и который идет с нами по жизни вот уже седьмой десяток лет. Ведь первое выступление Кобзона состоялось в 1946-ом, в Кремле, когда ему было 9 лет. В зале присутствовал Сталин.
Врачи знают: если в постановке голоса есть хоть малейший изъян, при большой нагрузке обязательно будут болезни, а с возрастом голос потускнеет и сотрется. Как многие вокалисты дрожат над своим голосом! Шарф до глаз, на морозе не разговаривать, острое, пиво – ни-ни!.. А женщины!.. Лев Шимелов любит рассказывать, как певцу Большого на пляже в Доме актера в Сочи в августе говорят:
– Хочешь познакомиться вон с той красивой девушкой?
Певец испуганно:
– Вы что! У меня в феврале “Риголетто”!
Кобзон зимой ходит с непокрытой головой. А о том, сколько он может петь, ходят легенды.
Говорят, однажды на Камчатке он пел с утра до ночи, переезжая с одной площадки на другую. А ночью с музыкантами полетел на какой-то остров к летчикам. Там во время концерта к нему подошел администратор:
– Иосиф Давыдович, надо заканчивать, а то начинается прилив, и самолет не сможет взлететь.
Кобзон, обращаясь в зал:
– Говорят, что есть проблемы со взлетом, я бы с удовольствием пел…
Из зала:
– Мы взлетим.
Кобзон:
– Тогда концерт продолжается.
Назавтра гитарист упал на колени и заголосил:
– Иосиф Давыдович, отпустите! Я больше не выдержу!..
Одни педагоги по вокалу говорят, что надо петь ногами, другие – животом, третьи – спиной. Кобзон поет всем организмом. Поэтому поет легко, как говорит. Говорит, кстати, очень хорошо.
Однажды в гастролях по Дальнему Востоку мы встретились с группой Кобзона. В разговоре с музыкантами спросили:
– Ребята, скажите, вот поездка тяжелая, много концертов, перелеты, переезды, недосыпы… Часто Кобзон чуть не дотянет, чуть сфальшивит?.. У всех бывает.
– У Кобзона не бывает никогда.
Чисто, ритмично – это азы. Музыкальность этого певца – не красиво спетые ноты или фразы, а умение спеть всю песню целиком, как будто мелодия, начавшись, обрывается только с концом песни. Ощущение такое, что у него внутри скрипка, точнее виолончель, которая всегда играет, только
Мы ехали вместе в машине. Кобзон что-то рассказывал, его перебили, потом извинились. Он сказал:
– Ничего-ничего, меня перебить невозможно: я же внутренне пою.
Фраза эта стала крылатой. В театре “Шалом” все артисты ее повторяют.
Сегодня многие певцы замечательно двигаются, танцуют. Это прекрасно. У Кобзона другой стиль. Он мог бы и прыгать и скакать, но это не его. Он стоит. И поет. Скупой жест, скупая мимика. Все сосредоточено на самой песне. Артист не показывает голос, не демонстрирует актерское мастерство, не выступает. Только поет. И поет так, как будто слушает эту песню вместе со зрительным залом. Со стороны. Такой стиль оказывается очень современным. И вчера, и сегодня, и завтра. Мы его слушаем и тоже “внутренне поем”. Каждый в эти минуты сливается с артистом и тоже чувствует себя Кобзоном. Может быть, в этом главный секрет успеха?
Стоп, стоп!.. Что-то тут не совсем так. Чего-то не хватает. Перечитал про стиль и понял, что эти слова скорее про прежнего Кобзона. А он за последние годы очень изменился. Стал еще лучше, еще глубже… Короче, пришло время прямо и определенно назвать главную причину успеха артиста Иосифа Кобзона…
В Центральном Доме Актера Вечер памяти Маргариты Александровны Эскиной. Она была любимым директором этого дома, поэтому зал переполнен знаменитыми актерами, режиссерами и другими деятелями театра. Желающих выступить много, некоторые говорят несколько слов или читают короткие стихи, кто-то поет одну песню… Выходит Кобзон. Его здесь любят. Он для драматических артистов свой, не “чистый вокалист”. Поет две песни. Не отпускают. Говорит:
– Тогда песня, имеющая отношение не к Маргарите Александровне, а ко всей нашей культуре. Беранже “Нищая”.
Песня длинная, шесть больших куплетов. Рядом со мной сидит очаровательная Юлия Рутберг, она мне тихо:
– Я тоже люблю Кобзона, но чувство меры…
Я тоже тихо:
– У него свое. И песня такая.
Кобзон допел, зал и не думает с ним расставаться.
– Что вам спеть?
Какой-то зритель:
– “Май вэй”.
Кобзон говорит:
– Хорошо.
И поет. И тут начинается что-то непонятное. Все понимают, что он поет об этих, сидящих в зале, людях. Об их жизни и бедах. Не дали роль, а я бы мог… Теперь время ушло. И звания ждал столько лет… Но это мой путь!.. Квартира, путевки – все не мне… Но это мой путь! Обиды, сплетни… Сколько раз режиссер меня “не видел”… Но это мой путь! И я с него не сверну!
Зал встал. Слезы у многих в глазах. Мы орем (именно). И моя любимая Юля тоже. Я ее после этого еще больше люблю.
А ведь Кобзон “просто” пел. В чем же тут секрет?
Ответ на этот вопрос в другой истории, которую я должен рассказать.
Скандал в Манеже на Выставке современного искусства. Помните, когда Хрущев кричал у картин Фалька: “Пидарасы! Лица не бывают голубые!”.
Скандал напугал всех работников искусств, кроме, разумеется, советских консерваторов.
И на этом фоне в ЦДРИ большой творческий вечер Сергея Михалкова.