Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3

Сборник

В следующем году Сипягин поступил опять сержантом в Измайловский полк [2] ; но при восшествии на престол Императора Павла, когда повелено было всем, записанным в военную службу, явиться для действительнаго исправления ее, Николай Мартьянович, тогда 11-тилетний отрок, принужден был снова оставить гвардию и перейти в гражданское ведомство [3] . Его записали, в 1798 году, в Коллегию Иностранных Дел, но в юной душе нашего героя кипела страсть к войне [4] , и в 1799 году он оставил статскую службу, а 22-го февраля следующаго года определился «рядовым с галуном» в лейб-гвардии Семеновский полк [5] , где, в том же году, августа 15-го, произведен в унтер-офицеры, 15-го октября 1801 года в подпрапорщики, а 30-го января 1804 года получил чин прапорщика. В следующем году, когда Благословенный, подавая руку помощи Германскому Императору Францу II, открыл первый поход Свой против Наполеона, Сипягин начал действительную военную службу, выступив за границу с Семеновским полком, и участвовал в знаменитой Аустерлицкой битве, где был ранен пулею в правую руку и получил ядром контузию в бок. Хотя в этой кратковременной, – впрочем кровопролитной, – войне, Николай Мартьянович, по чину своему, не мог отличить себя каким-нибудь необыкновенным подвигом; но, – как сказано было в известиях современных [6] : «он показал уже, что любовь к званию, которому он себя посвятил, и непоколебимая твердостьв

перенесении всех трудов и опасностей, будут неразлучными его сопутниками во всех его подвигах. Словом, по убеждению душевному, почувствовал, что заслуги могут вести к славе и доставлять те отличия, которых исамая привязчивая зависть не в силах оспорить». Наградою Сипягину, за храбрость, оказанную им под Аустерлицем, был орден Св. Владимира 4-й степени с бантом.

2

В «Воспоминаниях» Московскаго Альманаха (стр 77–78) сказано: «Следственно, чего не мог тогда приобрести в военном гвардейском училище, то он не только заимствовал в новом храме воспитания, но и обогатил свой ум такими познаниями, которые не относятся непосредственно к сухопутной службе. 1796 года в том же чине, но с новым бытием нравственным, котораго ничто не может заменить, возвратился он в Измайловский полк». Подобныя фразы непонятны: какое могли дать воспитание, – и еще специальное и даже нравственное, – Измайловский полк или, – как назвал его Глинка, – военное гвардейское училище и Морской Кадетской Корпус, когда Сипягин находился в них младенцем и отроком и оставил окончательно, едва достигнув 10-ти лет от роду?

3

Говоря об этом оставлении гвардии, – тогда общем для множества дворян, – «Воспоминания» опять ставят Николая Мартьяновича на ходули. «Стремление к наукам и к просвещению было господствующею страстью Синягина, – напечатано в Московском Альманахе (стр. 78), – а потому, желая почерпнуть сведения необходимыя на поприще государственном, 1798 года перешел он в Коллегию Иностранных Дел».

4

«Воспоминания» (там же) поступление Синягина в третий раз в гвардию снова объясняют: «желанием Николая Мартьяновича удовлетворить страсти своей к разнообразным сведениям».

5

С этого времени начинаются показания Формулярнаго о службе Сипягина списка за 1826 год, которым мы руководствовались; вся же предыдущая его служба в этот список не внесена.

6

По свидетельству «Воспоминаний» (стр. 80–81).

Вместе с гвардиею, он возвратился в С.-Петербург; 29-го марта 1806 года [7] был произведен в подпоручики, а 9-го мая того же года назначен баталионным адъютантом.

Не долго отдыхали Царские телохранители в столице после этого похода: вскоре полки гвардии выступили снова за границу, сражаться за спасение Пруссии. Сипягин, – назначенный, 10-го января 1807 года, адъютантом к генерал-майору Депрерадовичу [8] ,– участвовал, 25-го и 26-го мая, в арриергардных делах между Гутштадтом и рекою Пассаргою, 29-го был свидетелем славнаго Гейльсбергскаго сражения, но в самой битве, – где русские победили оборонительно, – не принимал участия, стоя с гвардиею в резерве; а 2-го июня, в сражении под Фридландом, – окончившим ряд битв, которыми ознаменована кампания 1807 года, – находился в убийственном огне. Наградами его за этот поход были: золотая шпага с надписью: «за храбрость» и орден Св. Анны 3-го (ныне 4-го) класса. 7-го ноября 1807 года Николай Мартьянович сделан снова баталионным адъютантом; чрез день, 9-го ноября [9] , произведен в поручики, а 19-го сентября следующаго года, назначен полковым адъютантом. Здесь открылось поле врожденной Сипягину кипучей деетельности. Он завел образцовый порядок в полковой канцелярии, устроил полковую библиотеку и составил исторический обзор Семеновского полка, изображенный на большом листе, с рисунками.

7

Формулярный список. По «Некрологии» Северной Пчелы он произведен 22-го марта, а по биографии в издании Император Александр I, в апреле.

8

По Формулярному списку. В печатных источниках, которыми мы пользовались об этом назначении не упоминается.

9

По Формулярному списку; а по «Некрологии» Северной Пчелы и по биографии в издании Император Александр I, 3-го ноября.

Нося в душе своей общее тогда почти всем истинно Русским убеждение [10] , что мир, подобный Тильзитскому, для нашего отечества должен быть только перемирием, что держава, столь могущественная, как Россия, может иметь невзгоды, но не может не отмстить за них, и что рано или поздно должна последовать война самая упорная и решительная, – война, необходимая для чести, славы, благоденствия России, для восстановления ее голоса в судьбах мира, – Сипягин в то же время ревностно приготовлял себя на службу святой родины, в ожидаемые кровавые дни: все свободные от должностных обязанностей часы он посвящал прилежному изучению военного искусства и занятиям науками политическими и историческими, чтению книг к этим частям относящимся и к размышлению о великой науке силою и войною охранять и спасать спокойствие и безопасность государств. Это пятилетнее отдохновение было колыбелию славы незабвенного Сипягина: высокий природный ум, соединенный с неутомимою деетельностию, приобрел нашему герою те познания, которые, впоследствии времени, дали ему возможность приносить истинную пользу службе Государю и Отечеству. Император Александр, к Которому, по званию полкового адъютанта, Сипягин являлся почти каждое утро, узнав его коротко и заметив его способности, познания, усердие и расторопность, благоволил назначить его, 12-го июля 1811 года, «за отличие по службе» к Себе флигель-адъютантом. Еще прежде, 25-го апреля 1809 года, он был произведен в штабс-капитаны, а потом, 5-го октября 1811 года, в капитаны.

10

О таком убеждении Сипягина говорят все печатные биографии его, которыми мы имели случай пользоваться. Особенно сильно сказано об этом в «Воспоминаниях», помещенных в Московском Альманахе (стр. 82–83).

В апреле 1812 года, – когда громады войск всей Европы двигались к нашим границам, гвардия выступила из Петербурга в Вильну, готовясь сражаться с Западом за спасение Веры и Царя, за благо мира. В наступившие вскоре грозные дни Николай Мартьянович явил себя достойным сыном отчизны. При движении нашем от Вильны к Смоленску, он состоял при особе Великаго Князя Цесаревича Константина Павловича, а в начале августа, по отбытии Его Высочества из Смоленска в Петербург, поступил к князю Багратиону, и находился с ним, августа 24-го, при защите Шевардинскаго редута и, 26 го, в народном побоище Бородинском. При этом он вдавался в величайшие опасности, а посылаемый несколько раз князем Багратионом к Кутузову с донесениями, до такой степени снискал благорасположение Светлейшего, что, после раны, полученной Багратионом, главнокомандовавший оставил его при себе. Сделавшись ревностным почитателем Кутузова, Сипягин состоял при нем от битвы Бородинской до половины октября, и часто был употребляем в разных посылках, которые всегда исполнял к удовольствию вождя. Светлейший вскоре полюбил молодого капитана и постоянно приглашал его к своему обеденному столу, за коим красноречие и любезность Михаила Иларионовича были неистощимы. За обедом князь забывал и бранные, вокруг него шумевшие тревоги, и громадное бремя предводительства всех вооруженных сил России против Наполеона. Хозяин самый гостеприимный, Кутузов очаровывал гостей своих разговором, с величайшею легкостию переходя от предметов самых возвышенных в предметам забавным, шутливым.

В сражении при Чернышной, 22-го сентября, и особенно в упорном бое под Малым Ярославцом, 12-го октября, Сипягин с честию участвовал и по распорядительной, и по исполнительной части, а когда, после последнего сражения, Наполеон начал отступать, и потом Великая Армия искала спасения в бегстве, Николай Мартьянович, желая ближе участвовать в преследовании врага, выпросился [11] у Кутузова к Милорадовичу, неутомимо теснившему и блистательно поражавшему цвет европейского воинства. Сипягин, находясь в этом авангарде главных наших сил, принимал деетельное участие в поражении вице-короля Италийского и маршала Даву под Вязьмою, 21-го октября, и сражался: 3-го ноября – при селе Ржавке, 1-го – при селе Мерлине, где имел в команде особый отряд, и 5-го – при дер. Уваровой, при разбитии корпуса маршала Даву и вице-короля Италийского, и 6 го – под Красным, при совершенном истреблении корпуса «храбрейшего из храбрых», князя Москворецкого, маршала Нее, и во многих авангардных делах.

11

Биография в издании Император Александр 1. По «Воспоминаниям», помещенным в Московском Альманахе (стр. 83): «Кутузов, привыкнувши судить о людях по личным их достоинствам, отправил туда Сипягина с особенными распоряжениями своими».

12-го декабря [12] Николай Мартьянович был назначен начальником штаба авангардных войск и оправдал эту доверенность самым блистательным образом. Неутомимою деетельностию и совершенным знанием военного дела, он успел сохранить в этом отряде наилучший порядок посреди беспрерывных движений и неприятельских действий. В то же время он был одним из первых очевидцев повсеместного разорения и ужасов последних месяцев славного года. «Невольно увлекаясь мыслию к прошедшему, – писал Николай Мартьянович спустя четыре года [13] , – не могу без содрогания взирать на страшные картины войны, свирепствовавшей в Отечестве нашем. Вторжение французов было нападением необыкновенным. Все бедствия древних нашествий сопровождали его, и самое бегство врага пагубно было тем странам, чрез которые лежал обратный его путь. Ужас предшествовал неприятелю, опустошение сопровождало его. Повсюду видны были зарева пожаров, везде дымились остатки сожженных сел и деревень. Так опустошали путь от Москвы до Смоленска враги России и человечества! Но справедливый гнев Божий постиг и покарал их среди соделанных ими злодеений. Безостановочное бегство, быстрое преследование наших войск, болезни, голод изнуряли и губили их очевидно. Трудно изобразить, до какой степени отчаяния, доводил их голод. Конское мясо было общею и, можно сказать, единственною их пищею; но многие – чему потомство, конечно, с трудом только поверить может – пожирали тела товарищей своих. Я опишу то, чему сам был свидетель. На пути от Вязьмы к Дорогобужу, водном месте, где, среди разломанных повозок, побитых лошадей и разбросаннаго оружия, лежали кучи умерших и умирающих французов, я увидел одного, который без всякаго содрогания резал куски тела своего товарища и, обжаривая оные на огне – ел! Другие, вероятно не решаясь прибегнуть к столь ужасным средствам для утоления голода, от чрезмернаго страдания впадали в какое-то оцепенение до того, что не чувствовали, как собственное тело их сгорало в огне, к которому приползали согреваться от стужи. На дымящихся развалинах одного селения услышал я жалобный голос француза, просившего хлеба. Желая облегчить участь несчастнаго, я подъехал к нему, но с удивлением и ужасом увидел, что обе ноги его отгорели до самых колен! Сей несчастливец, сжигаемый тихим огнем, думал еще о продолжении жизни. Два сии случая почел я обязанностию передать в точности будущему историку нашего времени, как отличительные черты той ужасной картины бедствий, которую представляло неслыханное бегство разорителей Отечества нашего, разимых гневом Вышняго и победоносным оружием Россиян».

12

По Формулярному списку. Московский Альманах показывает, что это назначение последовало чрез два дня по производстве Сипягина в полковники.

13

Военный Журнал, издаваемый при Гвардейском Штабе, 1817, книжка 1, стр. 32–33.

Наградою Сипягину – за отличия, оказанные в незабвенную годину – был чин полковника, Всемилостивейше ему пожалованный 26-го декабря.

Первое поручение, возложенное на Милорадовича, по переходе за границу России, состояло в понуждении князя Шварценберга отступить из Варшавского герцогства в Галицию. Переговоры о том вел Кутузов с австрийцами, чрез действительного статского советника Анстетта, а Сипягин неоднократно был посылаем Милорадовичем к Шварценбергу, с секретным поручением условиться о движениях корпуса его, таким образом, чтобы не произошло столкновения между русскими и австрийскими войсками. Полный успех увенчал эти переговоры.

Вступив в Варшаву, Милорадович немедленно отправил Николая Мартьяновича к Государю с ключами столицы Польши, – говоря словами мэра, подносившего их победителям, – «залогом ее покорности знаменитому орудию Всеавгустейшаго Императора Александра Павловича».

Найдя Монарха и главнокомандовавшего в Плоцке, Сипягин там имел счастие повергнуть к Августейшим стопам эти трофеи.

«Сей новый успех Российских войск, – говорил Сипягин [14] ,– тем более приятен был Венценосному Вождю, что обошелся без пролития человеческой крови, столь много Им дорожимой. Благоволение и милость Его излились на храбрых покорителей древней польской столицы в рескрипте, который вручил Он мне для доставления командовавшему корпусом, генералу Милорадовичу. Возвратясь с означенным рескриптом, подал я оный генералу Милорадовичу [15] ,– и радостныя ура! раздались по рядам храбрых».

14

Военный Журнал, издаваемый при Гвардейском штабе, 1817, книжка 11, стр. 38–39.

15

Этим Высочайшим рескриптом Милорадович назначен состоять при Государе.

Император, оценяя военные и дипломатические подвиги Николая Мартьяновича, тогда же хотел дать ему чин генерала. Сипягин, с благородною откровенностью отвечал: «Государь! Позвольте мне заслужить то, что я получил» и был Всемилостивейше пожалован крестом Св. Владимира на шею. «Он заслужил сию награду, – говорит один из участников похода [16] – неусыпными трудами и прилежанием к важной своей должности».

Вскоре потом, 20-го мая, Сипягин был назначен начальником штаба вверенных Милорадовичу войск, называвшихся авангардным корпусом.

16

Глинка, Письма Русского офицера, ч. II, стр. 82.

Жизнь авангардная, при всех трудах и опасностях, имеят свои наслаждения. В том месте, где голос смерти, раздаваясь с выстрелами, поражает часто слух и невольно напоминает о краткости жизни, – в том месте связи бывают надежнее, откровенность непритворнее. При таком генерале, каким был Милорадович, – при этом беззаветно-храбром рыцаре без страха и упрека, – в авангарде не мог не царствовать истинно военный дух. Сипягин здесь был вполне на своем месте.

При всех отношениях в движении, – которые в первое время были иногда продолжительны, – при самой несносной погоде, главная квартира проводила время нескучно. «По вечерам собираемся, – писал тот же офицер [17] ,– в феврале, когда распутица заставила расположить авангардные войска на кантонир-квартирах, – к доброму почтенному нашему полковнику Сипягину, пьем чай и все вместе идем к генералу (Милорадовичу). Там читают, говорят, шутят. Снисходительность начальника и приятная свобода в обращении украшают сии вечерние беседы. Не правда ли, что у вас очень часто какой нибудь штатской советник представляет лицо великого человека, требует всеобщего уважения и холодною важностию своею застужает беседу, где сердца хотят раскрыться для искренности и приязни. А здесь полный генерал, генерал саном и делами, славный в России, известный в Европе, так ласков, великодушен, любезен!.. Зато всякой подчиненный его любит, уважает его в душе и умереть с ним почитает удовольствием».

17

Там же, стр. 106–107.