Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.
Шрифт:
Под его защитой сорок второй егерский полк бросился на укрепление. Неприятель молча подпустил его на сто шагов и вдруг встретил убийственным залпом.
Опешившие егеря остановились. Генерал Корольков, желая ободрить солдат, выскочил вперед с криком: “За мной! На батарею!” – и в ту же минуту пал, пораженный двумя пулями в грудь и в голову. Его смерть окончательно смутила егерей, и они открыли беспорядочную пальбу по люнету. Тогда турки сделали вылазку и бросились на них в штыки и кинжалы.
Плохо пришлось бы егерям, если бы в эту минуту не подоспели ширванцы. В грозной тишине и порядке вел Бородин свои батальоны, не обращая никакого внимания на то, что происходило перед его глазами. Скользя по мокрой траве, с намокшими ружьями, выдвинулись они из-за фланга сорок второго полка и с криком “Ура!” пошли прямо на турецкое укрепление. Но в ту же минуту загремело “Ура!” и с другой стороны – то штурмовал люнет первый батальон эриванцев, прибывший сюда
Теперь турки, сделавшие вылазку, были отрезаны и, бросившись обратно в люнет, нашли его уже занятым русской пехотой. Тем отчаяннее закипел бой под самым люнетом. Майор Михайлов и командир первой роты поручик лейб-гвардии егерского полка барон Врангель первые пробили дорогу к брустверу, и вслед за ними егеря ворвались в шанцы. Но на их долю уже не досталось боевых трофеев: четыре орудия и семь знамен были взяты колоннами Бородина и Муравьева. И долго после того два храбрые полка, Ширванский и Эриванский, оспаривали друг у друга честь взятия люнета. Справедливость требует, однако, сказать, что Ширванский полк встретил меньшее сопротивление и овладел бастионом почти без урона, тогда как батальон эриванцев в кровавом рукопашном бою потерял тридцать пять нижних чинов и лишился почти всех своих офицеров. Одному только полковнику Бентковскому, первому взошедшему на вал во главе эриванцев, удалось выйти целым и невредимым, командир батальона подполковник Кошутин был ранен в то время, когда взбирался на бруствер; ротный командир поручик Оников ранен в рукопашном бою кинжалом; командир второй роты поручик Мищенко прострелен пулей в грудь навылет; командир третьей роты поручик Елисуйский убит. И недаром писал Паскевич в своем донесении государю, что “атака на укрепленный бастионами лагерь сделана была с удивительной храбростью”. “Это одно из лучших дел,– говорит он,– которые я видел в моей жизни. Офицеры удивительной храбрости...”
С падением люнета пал и раскинутый на Северных высотах турецкий лагерь. Из числа полутора тысяч турок, находившихся в ретраншементе, более трети легло на месте, остальные бежали, увлекая за собою и войска, бывшие в лагере. Преследование продолжалось почти до самого городского палисада, и узкое пространство между люнетом и воротами города было завалено трупами. Сам Киос Магомет-паша, пытавшийся восстановить порядок, был ранен пулей в ногу и отвезен в Ахалцихе, куда отступил и весь пятитысячный отряд его пехоты.
Теперь демонстрация против главного лагеря превратилась неожиданно в действительное наступление. Как только Пущин привез известие о взятии люнета, Паскевич двинул вперед всю кавалерию, а за нею херсонцев и сводный полк егерей. Многочисленные толпы неприятеля, видя кругом себя общее поражение, быстро были охвачены паникой и беспорядочно отступали по всему протяжению боевого поля. “Странно было видеть,– говорит один очевидец,– как перед какими-нибудь четырьмя-пятью батальонами бежали эти огромные массы, не оказывая даже сопротивления, которого надо было ожидать, судя по началу боя”. Преследование их продолжалось с такой живостью, что два казачьи полка и татары на плечах турок ворвались во второй лагерь, драгуны и уланы – в третий.
Выбитый из Су-Килисса, неприятель пытался было занять высоты, примыкавшие к этой деревне, чтобы прикрыть отступление своей артиллерии и многочисленных обозов, столпившихся на ардаганской дороге, но деморализация во всем турецком войске была уже такова, что едва показался головной эскадрон Нижегородского полка, как снова все обратилось в бегство. Драгуны, уланы, казаки, преследуя бежавших, мимоходом захватили четвертый лагерь и взяли два орудия, пять знамен и до пятисот пленных.
Вспомогательный турецкий корпус теперь весь рассеялся, и турки, поодиночке, пробираясь лесными тропами, бежали к Ардагану.
Трофеями боя были: десять орудий, десять знамен, четыре лагеря со всем имуществом, все обозы, подвижные магазины, транспорты, парки. Говорят, что число знамен и орудий могло бы быть гораздо значительнее, если бы конница продолжала преследование, но Паскевич сам остановил ее, сказав окружающим: “Припомните, господа, слова одного римского полководца, что бегущему неприятелю надобно строить золотой мост”.
Недешево досталась и русским эта блестящая победа: одно орудие было подбито, один зарядный ящик был взорван; действующий корпус потерял, по официальным сведениям, одного генерала, более тридцати офицеров и до пятисот нижних чинов; но, по словам современников, потери русских были гораздо значительнее. Те же современники свидетельствуют, что подъем нравственного духа в войсках и в начальниках был так велик, что командир Ширванского полка полковник Бородин просил разрешение Паскевича тотчас штурмовать Ахалцихе, и это разрешение едва не было дано ему. Быстро спускавшаяся ночь, однако, устранила всякую мысль о возможности нового штурма. Русская пехота ночевала в отбитом люнете, кавалерия – за двадцать верст от Ахалцихе, там, где окончила свое преследование. На следующий день весь экспедиционный отряд возвратился
Теперь Ахалцихе стоял перед русскими один, беспомощный, но грозный твердой решимостью погибнуть или отстоять свою вековую независимость.
IX. ОСАДА АХАЛЦИХЕ
Утром 10 августа 1828 года русские войска стояли перед Ахалцихе – грозные, победоносные. Вчетверо сильнейший турецкий вспомогательный корпус накануне в панике бежал от стен, которые пришел защищать, и естественно было предположить, что события минувшего дня расположат ахалцихский гарнизон к большей уступчивости. Руководимый желанием избежать напрасного кровопролития, Паскевич в тот же день отправил в крепость Мута-бека передать турецким пашам, что дальнейшая защита крепости будет бесполезна и что в случае упорства город испытает все ужасы штурма. “Семьдесят пушек обстреливают оборонительные линии, и крепость не сдастся, пока не будет перебит весь пятнадцатитысячный гарнизон ее”,– отвечали турки. Этот гордый ответ устранял всякую мысль о возможности дальнейших переговоров, и Паскевич решил приступить к правильной осаде города. Для русских войск наступали дни новых тяжки к усилий и борьбы не только с упорным врагом, но и с природой, щедро наделившей Ахалцихе многочисленными средствами защиты.
Действительно, с тогдашним оружием и теми ничтожными средствами, которыми располагал Паскевич, нелегко было покорить крепость, подобную Ахалцихе. Весь город был отстроен на левом берегу реки Ахалцихе-Чай, или Посхов-Чай, верстах в семи от впадения ее в Куру, в тесном ущелье, посреди гористой и чрезвычайно пересеченной местности. С юга его ограждал высокий хребет Цхенис-Цхале, голые и неприступные утесы которого образовывали, как раз против крепости, правый нагорный берег реки, и, таким образом, доступ к Ахалцихе с той стороны был почти невозможен. С севера на полверсты подходят к нему разорванные отроги Картлинских гор, которые, охватывая город с востока и запада, постепенно сливаются с высотами левого берега Посхов-Чая. Как раз против северной части города, на склоне горного хребта, один из уступов его образует собою довольно обширную возвышенную плоскость. Это так называемые Северные высоты, которые, господствуя над крепостью, соединялись с ближайшими домами Католического предместья узким перешейком, идущим между двумя оврагами. Здесь, на этой высоте, и стоял у турок сильный люнет, взятый русскими 9 августа. С юго-запада, обрываясь крутыми спусками в реку, подступала к самому городу и частью даже входила в черту его высокая гора Кая-Даг, составлявшая продолжение береговых утесов Цхенис-Цхале. На этой горе стояла большая круглая башня, которая обстреливала не только окрестное поле, но и почти всю внутреннюю площадь города. Только восточной стороной своей город выходил в небольшую низменную долину реки, но и эта долина не представляла осаждающим ни малейшей выгоды. Крутые утесы, на которых раскинуты были здесь крепостные линии, и скученность построек в восточной части города, где дома подымались один над другим непрерывным амфитеатром, стоили бы штурмующим громадной потери. Таким образом, замкнувшись кругом высокими горами, столица Ахалцихского пашалыка вполне была достойна своей области и громкого имени разбойничьего гнезда, которое утвердилось за ней во всей Малой Азии.
Но если такова была местность, окружающая Ахалцихе, то еще внушительнее выглядел сам укрепленный город, более трех столетий не видевший в своих стенах чужеземных знамен.
Собственно Ахалцихская крепость состояла из двух отделений: крутая голая скала, обнесенная каменной стеной, составляла цитадель, а несколько ниже примыкала к ней так называемая Верхняя крепость, построенная на высоком береговом утесе и обнесенная двойным рядом стен, фланкированных башнями. Сорок орудий обороняли эти стены, слежавшиеся веками в такую плотную массу, против которой бессильно было действие полевой артиллерии. В крепости помещались все казенные здания, дом паши и главная ахалцихская мечеть, при которой имелась одна из богатейших библиотек мусульманского Востока. Нужно сказать также, что в крепости имели право жить только магометане и что поэтому она была вполне гарантирована от измены чуждого ей населения.
Окружая с трех сторон крепость и непосредственно примыкая к стенам ее, раскидывался обширный город, доходивший своими крайними пределами почти до самой реки. Главная сила Ахалцихе и заключалась не в крепости, а именно в этом самом городе с его двадцатипятитысячным населением. Наружная оборона его состояла из четырех бастионов, соединявшихся между собою толстым сосновым палисадом, в котором в несколько рядов прорублены были бойницы. Этот палисад имел семь аршин высоты и был так прочен, что не только ядра батарейных орудий не могли произвести в нем никакого повреждения, но даже снарядам осадной артиллерии редко удавалось свалить вертикально поставленные бревна. Эскалада подобного палисада была в высшей степени затруднительна, так как атакующему, взойдя на него, приходилось спрыгивать вниз, с высоты более двух саженей, прямо на штыки неприятеля.