Кайа. История про одолженную жизнь (том Четвертый, часть Первая)
Шрифт:
А как иначе? А иначе никак!
Разве возможно для четырнадцатилетней барышни оставаться спокойной после того, как ее папу практически убили, а затем еще и она же самолично подстрелила другого человека, после чего ее без всяких сантиментов задержали и обвиняют теперь черти в чем? Разумеется, нет! Если это нормальная, самая обычная барышня, пускай и из «знатных», а не какой-нибудь ребенок-солдат. А мне сейчас как раз и нужно казаться самой обычной юной барышней, попавшей в жестокий переплет.
Тем более что я и в самом деле здорово волнуюсь относительно
Вокруг меня резко, безо всяких прелюдий, образовалась некая зона правовой энтропии, вследствие чего местные законы в отношении меня начали работать…весьма своеобразно.
Впрочем, по этому поводу мне вряд ли стоит удивляться, ведь в любом обществе, издесь, итам, одни и те же законы для рядового обывателя и для человека, так или иначе, причастного к немыслимым деньгам и власти, работают очень по-разному.
Но самый цирк приключился в суде, что, впрочем, явно указывало на мощь катаклизма, происходящего в недрах государства и скрытого от глаз рядового обывателя…
К зданию суда меня доставили на Семейном авто, в сопровождении Семейных же охранников, а также Леры, примчавшейся по приказу маман, и которая привезла для меня сменную одежду. Та, что была на мне, утратила всякую презентабельность после того, как меня от души поваляли на снегу с песком.
А как может барышня Филатовых появиться на людях в подобном виде? Никак не может!
Так что я, переодетый в чистое, как следует расчесанный и с наведенным на физиономию макияжем (а свою вуаль я потерял во время задержания, да и в суд с ней не пойдешь), в сопровождении охраны, группы адвокатов, полицейских и оперов СВБ, был заведен в монструозное здание суда, архитектура коего по неведомой причине отдаленно напоминало советскую, и приведен в зал судебных заседаний, где и предстал перед мрачными очами немолодого уже, очень тучного мужчины, облаченного в черную судебную мантию.
Судья, потратив некоторое время на ознакомление с подготовленными полицейским следователем документами, а практически весь документооборот здесь осуществляется в электронном виде, с кислым выражением на физиономии рассматривал меня, я же уткнул взор в столешницу стола, за которым сидел. Затем Его честь обернулся и поглядел на висящий на стене портрет Государя императора.
— Алена Сергеевна… — обратился судья к секретарю, — будьте так любезны, вызовите, пожалуйста, для меня врача, а то что-то сердце у меня прихватило…
Короче говоря, судью, категорически не желавшего участвовать во всей творящейся фигне, а главное — заиметь затем вытекающие из этого последствия, увезли на «скорой».
Ну а далее начались длительные метания участников всего этого балагана и поиск того несчастного, кто наконец решил бы, как со мной поступить.
Дело осложнялось еще и тем, что решать мой вопрос должен был не абы кто, ведь Кайа Филатова — лицо дворянского сословия, а значит, судья из более низкого сословия заниматься моим делом не имел права. «Знатные» же судьи…
Дежурный судья, который, по идее, и выписывал постановления на арест всяческих «знатных» балбесов, симулировал сейчас сердечный приступ и был увезен в больницу, а те из судей, кто вел прием в другие дни, со слов моих адвокатов, прибыть на службу отказались, также сославшись на нездоровье. У них здесь прямо вредное производство какое-то.
Иные же судьи, не дежурные, вели свои процессы и им моим делом заниматься было совершенно недосуг.
В общем, после долгих мытарств всех участников данного действа, меня отконвоировали на седьмой этаж, в кабинет номер 702, на двери которого висела золоченая табличка: «Его Сиятельство Председатель Петербургского уголовного суда Рихтор Якоб Вольфович» (с дублированием на немецком языке).
И в тот самый миг, когда меня и всю нашу честную компанию пригласили пройти в кабинет к Якобу Вольфовичу, на сцене нашего балагана объявилась одна из Вениаминовых, мать убитого бретёра и его подстреленной мной младшей сестры. Эта весьма колоритная пожилая уже женщина, быстрым шагом направлялась в нашу сторону, а ее шикарная шуба была нараспашку. Пребывала она явно не в настроении. Впрочем, а какое может быть настроение у женщины, у которой вот только что убили сына и очень серьезно ранили дочь?
И пришла она не одна, но явно по мою душу, хотя на меня даже и не взглянула.
Или нет?
Ее дочь! Готов поставить рубль на то, что женщина эта примчалась сюда спасать свою дочь, вот зачем она здесь!
Молодая Вениаминова совершила тяжкое уголовное преступление, напав с оружием своего братца на моего папеньку, и теперь, когда и если она все же оправится от ранения, то всенепременно будет осуждена и наверняка получит реальный срок. Если только…
Если только «добрые» люди, стоящие за всем происходящим, не подсказали этой женщине,какнеобходимо действовать, чтобы ее доченька смогла уйти от наказания. Что ж, с ее стороны некая юридическая атака на меня лично вполне укладывается в канву происходящего…
Я почему-то убежден, что подобный дурдом происходит на памяти Якоба Вольфовича впервые.
Короче говоря, в кабинет Председателя суда меня поначалу даже и не допустили, заставив дожидаться снаружи. Туда зашел полицейский следователь; один из оперативников СВБ; тип из государственной охраны, бывший свидетелем произошедшего на дуэльной площадке и откомандированный своим начальством для участия в суде; один из моих адвокатов и, кажется, адвокат Вениаминовых.
А когда я все-таки оказался в кабинете Председателя и уселся на предложенное место (всего, за столом для посетителей я насчитал восемь кресел), с печальным выражением лица уткнув взгляд в свои колени, хозяин кабинета, совершенно невзрачный мужчина среднего возраста в превосходном костюме, поглядел на меня так, будто бы в его кабинет заползла сейчас крайне ядовитая змея.