Каятан
Шрифт:
Леринг наконец нашел в сумке то, что искал. Это был совсем маленький бумажный сверток, как и все остальное, насквозь промокший. В свертке лежало несколько совсем тонких ниточек, по виду ничем не отличавшихся от обыкновенных, применяемых для починки одежды. Взяв одну, лейтенант завернул остальные в бумагу и вернул их в сумку, а саму сумку себе на плечо. Ниточку он аккуратно привязал за кончик нити, торчащей из крышки бочонка. Получилось два усика. Леринг зажал пальцами разных рук оба.
— Спрячьтесь за угол, — скомандовал лейтенант. Лерк тут же отбежал на десяток метров, до ближайшего поворота. Я сделал то же, что и он, но не выпуская Леринга из виду. Тот, дождавшись, когда мы окажемся в укрытии, с силой дернул за усики.
Мелькнула искра, загорелась толстая нить. Огонь двигался медленно и сильно искрил, на дождь он внимания не обращал. Размеры нити были невелики, а потому всего через десяток секунд после того, как Леринг достиг укрытия, мелькнула резкая вспышка — в последний момент я успел зажмуриться, — и тут же раздался грохот.
— Быстрее, — бросил мне лейтенант, уже выскакивая из укрытия, — пока они не опомнились.
Прежде чем кинуться вслед за ним, я обернулся. Против воли улыбнулся: Мик все-таки оказался прав. Лерка у меня за спиной не было. Мне даже как будто легче стало. Гвардеец — вместе с Лерингом, конечно, — что-то задумал: скорей всего, побежал за подкреплением. Меня на секунду смутила сложность их плана. Выходило, что все эти хитрости были нужны только для того, чтобы заманить сюда и меня. Может, ему все-таки нужно что-то именно от меня? Непонятно.
Обнажив меч, несколько легких шагов — и я уже стоял рядом с лейтенантом.
Удивительно, однако вновь, как и не раз до сегодняшнего дня, в минуту опасности меня буквально захлестнуло ощущение собственной силы. Восприятие мира обострилось многократно. Казалось, я слышал, видел и чувствовал каждую из мелькающих в неестественной тишине прозрачных капель. Весь окружающий мир на какое-то мгновение стал, казалось, неотделимой от меня частью.
Я так же ясно чувствовал Леринга, источающие магический свет амулеты на дне его сумки, Лерка, ждущего чего-то на другой улице в окружении десятка человек, Литона, его слугу, еще три жизни в сердце нагромождения из дерева и камня впереди от меня, и еще много-много близкого и недостижимо далекого. Чувствовал так ясно, как самого себя…
Стало нелегко дышать — точнее, я даже не мог почувствовать собственного дыхания в отдельности от всего остального… Только сильнейшее напряжение воли смогло вернуть меня к реальности. Я все-таки вздохнул… и тут же понял, что не очень-то это мне и требовалось: с того момента, как я ощутил… «это» — не знаю, как назвать, — и едва не захлебнулся, не успело пройти даже мгновения. Ощущение силы притупилось, никуда не исчезло, а просто стало более осязаемым и понятным. Таким, с каким я мог справиться.
— Вперед, — сказал Леринг, протискиваясь между отошедшими назад створками. Я понял, что взрыв был ощутимо слабее, чем показалось сначала. Ворота потеряли товарный вид, но никаких значительных повреждений для самих створок, хотя главное было сделано. Засов — или замок — не выдержал.
Вслед за лейтенантом я проскользнул внутрь.
Литона Леринг недооценил: если наше появление и стало для него проблемой, то ожидаемой. Он стоял в центре дворика, вымощенного необычным камнем зеленоватого цвета, в десятке метров справа и слева начинался уходящий куда-то в темноту сад. Литон поднимал с земли старика: внешне оба выглядели невредимыми. Удостоверившись, что с прислонившимся к карете дворецким все в порядке, он развернулся к нам лицом.
Высокий широкоплечий мужчина с тронутой сединой головой. Оценить его мастерство пока не было возможности, но я видел другое. Этот человек готов умереть — и будет драться до последнего. В отличие от Леринга, его лицо не было непроницаемой маской, оно излучало ярость и главное — решимость. В левой руке он держал меч, в правой — кинжал. Оружие появилось в тот же момент, когда его руки отпустили старика.
— Ну что, выкормыши трусливого колдунишки, кто из вас самый храбрый? Я даже удивлен, что вас всего тринадцать, — да, Лерк и еще десяток его сообщников, наверняка таких же легионеров, уже были здесь, — надо было целую роту прислать. Да что роту, легион…
— Сдавайся, граф, — спокойно сказал Леринг, — я обещаю тебе справедливый суд…
— Лжешь! Мы оба знаем, зачем ты сюда пришел. Ну что ж, можешь попробовать…
Они говорили еще что-то, но я больше не слушал. Ну и что? Что я здесь делаю? Этот Литон вполне может быть предателем, может даже убийцей. А Леринг просто выполняет свою работу. Тяжелую, неблагодарную, бесчестную, но такую нужную…
Зачем я здесь? Зачем я согласился на эту авантюру? Судьба? Мне вспомнились слова и пронизывающий голос провидца:
«Однажды, а скорее всего не единожды, когда ты окажешься на перепутье тысячи дорог или в самом начале одного-единственного нового пути, что на самом деле одно и то же… И никто не будет толкать тебя в спину, и никого не будет впереди, и ветер стихнет, окружать тебя будет молчание, и чаши весов будут находиться в равновесии, — только тогда ты поймешь истинную цену настоящего Выбора. Ты замрешь в ожидании подсказки — любой, пусть даже самой незначительной. И каждое мгновение будет дорого, как никогда, и смерть будет смотреть у тебя из-за плеча… Тогда ты поймешь, насколько страшен настоящий Выбор. Перекресток — сам по себе испытание, — а что, если каждое из ответвлений выглядит одинаково?»
Я тогда не поверил, но в мозгу отпечаталось каждое слово: очень уж талантливо было сказано. Неужели это тот самый момент? Судьба… Выбор… есть ли какая-нибудь разница между ними? И есть ли смысл в жизни, если в конечном счете всегда происходит то, что происходит? Сам этот факт является неопровержимым доказательством того, что ничего больше произойти не могло.
«Я надеюсь, что Предопределенности не существует», — говорил Каркулта. Надежда, мне кажется, все-таки довольно слабое чувство… а вот вера… Я верю в себя — это точно. В себя — и в то, что меня составляет.
Что важнее — сам мир, или твое восприятие мира? Однозначно — второе. Судьба, Выбор — это всего лишь слова, никчемные абстрактные понятия, на самом деле не существующие, а я есть на самом деле.
Хотя… надо признать, подсказка действительно бы не помешала, да и мотивы Леринга в отношении меня оставались неизвестными.
— Значит, сдаваться ты не собираешься, — произнес Леринг, — что ж, дело твое…
Кажется, лейтенант наконец решил перейти к реальным действиям, а я… все-таки получил свою «подсказку».