Кайленд
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
Черт, это прозвучало холодно. Но ей нужно было уйти. Она не могла войти.
Улыбка исчезла с ее лица, и она снова посмотрела вниз, прежде чем поднять глаза к моему лицу, и прошептала:
— Как давно она ушла?
Мои брови нахмурились.
— Она? Кто она?
— Твоя мама.
Мои глаза расширились, пока мы стояли, глядя друг на друга через порог. Снег продолжал опускаться на ее волосы и темную куртку.
— Что… почему… — начал я, но затем резко выдохнул и провел рукой по волосам. — Как ты узнала?
Выражение её лица смягчилось.
— В вашем доме никогда не горит свет…
Я поднял руку и мягко помассировал ее, ощущая физическую боль.
— Мне жаль, что я оказалась права, — она сделала паузу. — Я просто подумала, что, если ты один, вероятнее всего, у тебя нет ничего рождественского. И поэтому, — она вытянула маленькую елку перед собой, — я принесла тебе Рождество, — она счастливо улыбнулась.
Я полностью открыл дверь и махнул рукой, чтобы она зашла. Ее улыбка стала шире, и облегчение отразилось в глазах, когда она вошла в мой дом. На мгновение она просто стояла, осматриваясь по сторонам, и я сунул руки в карманы, когда попытался увидеть это место её глазами. Дом был маленьким, и мебель была старой, она досталась нам от бабушки, когда та умерла. Мебель, которая не была хорошей тогда и определенно не была такой сейчас. Но, я как мог поддерживал здесь чистоту и порядок.
Глаза Тенли задержались на кресле рядом со столом, на котором стояла фотография моей матери… Та, которую я поставил туда сразу после ее ухода, потому что надеялся, что она вернется… Та, с которой я привык здороваться. Мне действительно давно было пора ее убрать.
Тенли повернулась ко мне, улыбаясь.
— Здесь мило, — сказала она.
И, черт возьми, мое сердце снова екнуло в этой проклятой глупой груди, потому что было очевидно, что она действительно, так считала, но это было неправильно. Такая девушка, как Тенли, должна считать это место свалкой. Но она так не думала. Этот факт в одинаковой степени и злил меня, и наполнял каким-то странным чувством, похожим на счастье.
— Могу я взять твою куртку? Елку? Пакет?
Она засмеялась и поставила дерево на журнальный столик, пожав плечами. Она щелкнула выключателем на гирлянде.
— Она на батарейках, — сказала она. — Мы можем поставить её куда угодно.
Она расположила ель на поверхности столика по своему вкусу, а затем встала, глядя на дерево сверху-вниз, неуверенный взгляд снова появился на ее лице…
Наступило неловкое молчание.
Она посмотрела на меня.
— Прости, Кайленд, — прошептала она, слегка покачав головой. — Что вот так вломилась без приглашения. Я просто… — она снова закусила губу. — Что ты собирался делать сегодня?
— Смотреть телевизор… заниматься учебой… отдыхать в одиночестве.
Она не смеялась. Я догадался, что она поняла, что я не шучу, ее реакция заставила меня это увидеть.
— Ты смотришь телевизор? — спросила она.
— Иногда, когда в доме есть электричество.
Она кивнула, и мы оба замолчали.
— Что с ней случилось? — наконец спросила она очень тихо.
Я какое-то время молчал. Я никому об этом не рассказывал. Не мог никому рассказать. И никогда не планировал этого делать. Но прямо сейчас, по какой-то очень странной причине, я отчаянно хотел рассказать об этом Тенли.
— Она ушла от нас за неделю до аварии на шахте.
В ее глазах мелькнуло сочувствие, но она ничего не сказала.
— Мой отец был раздавлен, — я покачал головой
— Кайленд, — прошептала Тенли.
Я покачал головой, не в силах остановить слова, которые, казалось, вылетали из моего рта сами по себе.
— Потом на шахте произошла авария и…
Я глубоко вздохнул, удивляясь, что все еще так эмоционально реагирую. Мне казалось, что я так долго жил с этой утратой. Но этот разговор вызвал воспоминания, и возникло ощущение, что будто все произошло вчера.
— Они все погибли, и каждая семья, живущая на этом холме, оплакивала кого-то. Поэтому либо никто не заметил, что моя мама не появилась ни на одной из поминальных служб, либо они решили, что она была убита горем, как и другие. А я всё ждал, что она вернется. Думал, она каким-то образом узнала о трагедии. Она должна была услышать о ней. Она должна была знать, что я остался один, совсем один. Я всё ждал и ждал, когда она вернется за мной, но она так и не вернулась, — я сделал глубокий вдох. — Я не хотел, чтобы меня отправили в приемную семью. Мне нужен был шанс получить стипендию. Мне нужен шанс… получить нормальную жизнь. И единственный способ, которым я мог этого добиться — это усердно трудиться и никому не говорить, что я остался один. Поэтому, когда меня спрашивали о матери, я отвечал, что она заболела, и ее парализовало, — я пожал плечами.
— Неудивительно, — грустно ответила Тенли.
— Что?
— Неудивительно, что ты так не любишь здесь находиться.
Я посмотрел ей в глаза.
— Тебе больше не нужно быть одному, — она взяла меня за руку, печально глядя в мои глаза.
Ее рука была холодной и мягкой. Она чувствовалась такой маленькой в моей собственной.
— Тенли… ты не понимаешь… выиграю я эту стипендию, или нет, я всё равно уеду. Если по каким-то причинам не смогу ее получить, то продам все, что имеет хоть какую-то ценность в этом доме, и уеду отсюда. В каком-нибудь городе я смогу найти работу. Я не останусь здесь. Что бы ни случилось. Я не могу работать на шахте. И я больше не могу голодать. Я уеду из этого города и не буду оглядываться назад. Я больше никогда не буду думать о Деннвилле, штат Кентукки.
Ее глаза блуждали по моему лицу несколько секунд, прежде чем она кивнула, отпуская мою руку.
— Ты уже говорил об этом, и я сказала тебе, что все в порядке.
Боже. Эта девушка.
— Да, наверное, так и было.
— Я действительно имею это в виду. У тебя теперь есть друг, — она с надеждой улыбнулась. И все же что-то промелькнуло в ее глазах.
Друзья. Да. Это те, кем мы решили быть. Этот факт не сделал меня счастливым прошлой ночью, и не делал меня счастливым сейчас.