Каюта

Покровский Александр Михайлович

«– Ро-та-а! Падъ-ем!..»

– Ро-та-а! Падъ-ем! —Может, со мной приключится проказа,И паралич,Или отвалится нос?Как после этой команды я по-ни-ма-юЧле-на вреди-те-лей,Источивших на что-то полезное свойТак умело скрываемый от окружающихЧлен…

Тут один почил в бозе…

Тут один почил в бозе,Не выдержал того, что уволили в запас,Пил,Потом язва на десне превратилась в рак.Перед смертью он сказал:«Нужно починить часы…»

«Сколько

плывешь?..»

«Сколько плывешь?»«Восемь».«Километров?»«Часов».«А бежишь?»«Двадцать четыре».«Часа?»«Ну да».«Откуда это?»«От прошлого».«Зачем это тебе?»«Так…»

Шизофреники сразу выявляются…

Шизофреники сразу выявляются.Два дня не прошло, как привезли молодняк из учебки,Они, как только лодку увидели,Так и готово – один есть,Вскочил на подоконники и говорит: «Что ж я маме скажу?» —И вниз сиганул,И схватить не успели.

На подъеме флага выстроились…

На подъеме флага выстроились.Тишина.Слышно только, как дождинки капают.Вокруг все серое до невозможности.И тут верхний вахтенный говорит:«Порешить бы вас всех».А у него в рожке тридцать пуль.Еле успели автомат вырвать —Положил бы две шеренги:Плотно стояли.

Утопленника выловили…

Утопленника выловили —Он в ледяную воду сам прыгнул.Механик быстро-быстроДелал емуИскусственное дыхание,Часто-частоДышал – рот в рот,Взмок весь,Потом веки ему оттянулИ говорит:«Готов!»

Лейтенант на крейсере рапорт…

Лейтенант на крейсере рапортПодал:«Прошу списать меня на берег.Укачиваюсь».Ему рассмеялись в лицо,А он пошел и повесился.

Мы Ленина любили…

Мы Ленина любилиВ начальных классах.Один только ПашкаВсе понимал.Он в ленинском уголкеСтучал пальцем по картонному мавзолеюИ шептал:«Уль-я-ны-ч, вылезай!»

…Отжимался от пола двести раз…

…Отжимался от пола двести раз.Но на флоте он совершенно поехал.И с лодок его списали,Потому что стал пить.Он мне все время говорил:«Меня никто не любит.Они меня преследуют, следят», – и голос у него срывался,А я не знал, что ответить,Как утешить, защитить.Ему диагноз поставили: «шизофрения, мания преследования»,Он был, как испуганный ребенок,Все спрятаться хотел.Его уволили в запас.Он уехал к себе и вроде зажил хорошо,А потом его жена позвонила и сказала:«Сашу убили…»

А когда под винты затянуло…

А когда под винты затянуло,Он хотел за ним в воду прыгать,Его оттащили, навалились и держали,Потому что вырывался и орал: «Суки!Он же еще живой!»

Ну и сны снились…

Ну и сны снилисьНа подводной лодке!Цветные.И действующие лица те же, что и в отсеках,И такие натуральные сны, что проснешьсяИ не знаешь, было все этоИли не было,И спросить не у кого.Вернее, можно было спросить,Только стеснялся:Еще подумают, что спятил.Смотрю, как-то напарник входитКакой-то не такой,«Ты чего?» – «Ничего».А потом оказалось,Что и ему снится примерно то же самое:Всякая чертовщина.Тогда и договорились:Рассказывать и расспрашивать, чтоб узнать,Что было во сне, а что – наяву.Входишь и говоришь:«Слушай, было такое-то и такое?» —Если нет – значит, сон…

Их готовили для железа…

Их готовили для железа,Приучали постепенно,И они привыкли, вросли,Оно вошло в их существо,В плоть, между жилами,Это видно было по походкеИ по разговорам, и потомОни ругали его на чем свет стоит,Так ругают соседейИли дожди,Они готовы были бежать с него куда угодно,И там уже предполагалосьЖить, жить…Но скоро оказалось, что без него они не умеют.Когда железо сгнило, они умерли.Все.

«– Раз! Два!..»

– Раз! Два! —Это мы учимся сдергивать автоматС плеча по хлопку старшиныДо совершеннейшей одури.– Раз! – и уже передернул затвор,Потому что страшно ночью:Когда идешь на пост,Все кажется, что смотрит кто-тоИз-за спины.Я даже сейчас чувствую,Когда за спиной кто-то стоит,Всегда оборачиваюсь и смотрю человеку в глаза.А во сне до сих пор сдергиваю с плечаПо хлопку старшины:– Раз! – и уже готово.Скажи: «Два!»– Два! —Я уже выстрелил.

Я когда-то рыл могилу за 20 минут…

Я когда-то рыл могилу за 20 минутНа скорость —Так мы спорили.А мы спорили тогда на все подряд,На всякую ерунду:Кто проскачет быстрее на четверенькахИли сильней проорет —Потому что были курсантами.А тут убили офицера —И нас послали рыть.А когда долго роешь ямуТо ничего в ней скорбного нет,И поэтому мы смеялись, и шутили,И кидались друг в другаКомьями глины,Только когда привезли гроб и роднюИ начались всякие крики,Мы отошли в сторонку и надолго там замолчали.

«– Встать-сесть! Встать-сесть!..»

– Встать-сесть! Встать-сесть! —Старшина нас тренирует,Мы не приняли присяги,Мы не приняли, но знаем,Что приказы командираИли просто размышленья —Все для нас веленье Родины,А старшина такой же, как и мы,Только он попал в училище с флота,А не просто из школы,И учимся мы с ним в одном классе,В том самом, где сейчас мы приседаем,А в ушах у меня ненависть стучит зелеными молоточками,А потом, через много лет, он бросится ко мне навстречу:«Саня!» —А я никак не могу пожать ему руку,Потому что в ушах все еще – «Встать-сесть!..»