Казачий адмирал
Шрифт:
— Ты заплатишь, сколько я сказал, или будешь моим рабом! — надменно произнес он.
— Ты получишь тысячу или приму мусульманство — и останешься ни с чем, — насмешливо сказал я.
Мусульманин не имеет права держать в рабстве единоверца.
— Ты примешь мусульманство?! — удивился Мусад Арнаутриомами.
— А почему нет?! Чем я хуже тебя?! — со стебом произнес я.
— Ты будешь притворяться мусульманином, а на самом деле останешься христианином! — возмущенно молвил он.
— Я буду таким же правоверным мусульманином, как и ты, — продолжил я насмехаться.
Рулевой,
Мусад Арнаутриомами от возмущения понадувал щеки пару минут, а потом успокоился и с хитрой улыбкой произнес:
— Христиане стали такие продажные!
— Нам ли с тобой их осуждать?! — произнес я, взял с блюда очередной ломтик дыни и сказал слуге: — Тебе не кажется, что мне надо присесть?
Малый тупо уставился на меня, потом перевел взгляд на хозяина.
Грек, не поворачивая к слуге голову, приказал:
— Саид, принеси стул этому хитрому ренегату.
Слуга прошлепал босыми ногами на главную палубу, с которой зашел через наклонную дверь, больше похожую на крышку люка, в каюту в полуюте.
— Сколько стоит твоя шебека? — полюбопытствовал я.
— Это не шебека, а тартана! — произнес Мусад Арнаутриомами таким возмущенным тоном, словно я понизил, а не повысил класс его судна.
— Получишь выкуп — купишьшебеку, — пожелал я.
— Я подумаю, — произнес он и швырнул за борт дынную кожуру.
Слуга принес второе кресло, наверное, запасное, такое же низкое, с сиденьем из слабо натянутого куска кожи, в центре которого была круглая дырка, и тощую черную подушку. Перед тем, как положить подушку на сиденье, юноша взбил ее. Сидеть в кресле было непривычно, потому что колени располагались слишком высоко, но это было лучше, чем стоять, когда у тебя голова, подобно сфере недавно включенного гирокомпаса, еще не вернулась в меридиан.
— Давно вы меня подобрали? — спросил я.
— Рано утром, — ответил Мусад Арнаутриомами.
— Откуда и куда идете? — поинтересовался я.
— Из Александрии, — ответил он.
Не дождавшись названия порта назначения, предположил, что им будет Стамбул, поэтому задал следующий вопрос:
— Со специями?
Мне показалось, что судно сидит не глубоко. Значит, груз легкий или трюм не полный.
— Без груза, — сообщил судовладелец.
Обычно в балласте идут, когда не могут найти попутный груз или когда фрахт в одну сторону большой и не имеет смысла тратить время на погрузку-выгрузку дешевого товара в обратную сторону.
— Кто у вас сейчас султаном? — поинтересовался я.
— Ахмед, — ответил Мусад Арнаутриомами и тут же искренне воскликнул: — Долгих лет ему жизни!
— С кем воюете? — спросил я.
Большая империя всегда с кем-нибудь воюет. Такова ее сущность. Если нет внешнего врага, находит внутреннего.
— Позапрошлой осенью подписали мирный договор с персами. С тех пор ни с кем не воюем, если не считать нападения морских разбойников на наши города. Прошлым летом всё побережье в Крымском юрте ограбили, — рассказал он.
Судя по названию, речь идет о Крымском полуострове.
— Что за разбойники? Откуда приплывали? — задал я вопрос.
— С севера, — ответил судовладелец. — На легких галерах приплывали. Тяжелые галеры султана — долгих лет ему жизни! — не могли их догнать.
— Наверное, казаки запорожские? — предположил я.
— Их называют черкасами, врагов нашей веры, но и так, как ты сказал, тоже, — подтвердил Мусад Арнаутриомами. — Они служат то нашему повелителю, то его вассалу крымскому хану Джанибеку Гераю, то польскому королю Сигизмунду. Кто больше заплатит, тому и служат.
— Самое разумное правило, — сказал я
В перечне отсутствовал русский царь. Вроде бы Смутное время закончилось в тысяча шестьсот тринадцатом году избранием в цари Михаила Романова. Помню, как в России праздновался четырехсотлетний юбилей дома Романовых. То, что многих Романовых почти на век раньше перестреляли за никчемное правление, никого не смущало. Еще меня забавляли призывы некоторых продвинутых государственников к возвращению монархии. Дурная шея без хомута скучает. Представляю, как их прадеды, свергнувшие самодержавие, переворачивались в могилах. Наверное, крутились, как лопасти вентилятора.
Глава 2
В трюме жарко и душно. Только оказавшись в нем, понял, что судно специализированное — предназначено для перевозки рабов. Трюм разделен на две части поперечной переборкой, немного не доходящей вверху до главной палубы. Просвет сантиметров в десять оставлен, видимо, для вентиляции. Оттуда и еще через щель между неплотно положенными лючинами в трюм попадает немного света. Я нахожусь в кормовой его части. Вдоль бортов, оставляя по центру проход шириной чуть больше метра, по три яруса нар. На них можно или лежать, или сидеть согнувшись. Я лежу на самом верхнем ярусе по правому борту, на голых, заеложенных человеческими телами досках, от которых воняет мочой и смертью. На палубе в проходе стоит с десяток бочек. От скуки вскрыл одну. Она заполнена не обжаренными, кофейными зернами. Так понимаю, этот напиток начал победное шествие по европейскому континенту. В прошлую эпоху встречал кофе очень редко, в основном у богатых арабских купцов.
Рядом с бочками снуют крысы. В полумраке я замечаю только тени, но слышу писк и возню. Видимо, все еще не отказались от мысли прогрызть дырку в бочке. Проводят симпозиум, как это лучше сделать. Ученые утверждают, что после ядерной войны в живых останутся только один вид разумных существ — крысы и два неразумных — тараканы и люди. В институте на пару курсов младше меня училась москвичка, у которой была ручная крыса. Все бы ничего, но девушка так любила крысу, что таскала ее в институт, чтобы та, наверное, тоже получила высшее образование. И в институтскую столовую приносила. Ели они из одной тарелки. Парни относились к этому с юмором, а вот девушки, в силу врожденной стервозности, решили, что две крысы за одним столиком — это немного чересчур, и одну оставили недоучившейся. Какую именно — не помню.