Казачий домострой

Алмазов Борис Александрович

– Так приходите!

– Иду! Я уже внизу у парадной стою!

Вошел подтянутый, нарядно и дорого одетый, типичный, как из альбома «Типы донских казаков», низовской казак, с дюжиной пива в авоське и букетом роз. Пива я не пью. Розы – жене. Но я его опознал. Неделю назад, с замирающим сердцем, я видел его по телевизору в коротеньком сюжете об образовании Московского казачьего землячества, основанного Гарием Леонтьевичем Немченко, которого я знал по Союзу писателей. А это был Александр Гаврилович Мартынов. Так мы встретились впервые, и жизнь моя более чем на десяток лет резко переменилась, став, пожалуй, самой яркой, но и самой мучительной частью моей биографии.

До телевизионного сюжета, до встречи с Мартыновым, я был уверен, что я – последний казак на планете. Что казаки – далекое прошлое и какой-то мой неотвязный рудимент на

грани психоза. А он знал обо мне по моим книгам и моим песням, которые в те годы распространял полуподпольно Магнитиздат, да передавали иностранные радиостанции.

Конечно же, я не поехал, а помчался, полетел в Москву! И все что происходило в 1990 году казалось мне какой-то невероятной сбывшийся мечтой! Учредительный круг Союза казаков, со всеми перипетиями и дебатами, столкновениями и раздорами, но вокруг то все – наши! Вокруг – казаки! Мой народ не погиб! Его можно возродить! Восторг и распахнутые объятья, радость и надежда! «Со страхом Божием и Верою…Да воскреснем!» Такое было время! И когда, до сих пор, летят в меня камни и брань, и ненависть тех, для кого пресловутое возрождение стало отхожим промыслом, и уже по одному этому надо бы им быть благодарными нам – первым, тем, кто в самом начале, когда не было уверенности, что не загонят нас туда, где в заколюченных зонах полегли в вечную мерзлоту наши деды и отцы, за то, что кормит их и нынче извращенная ими казачья идея, сформулированная тогда на первом Кругу, и неплохо кормит. Но теперь, много лет спустя, заложенное тогда в угаре восторга в фундамент возрождения, видится иначе. Тогда могли, но не сняли то противоречие, которое не снято до сих пор: этнос или социум? Вот цитата из очень серьезной работы В.П.Трута «Казачество: происхождение, сущность, реалии, перспективы» Ростов на Дону 1998 г.

«В 80-х г.г. в самых разных регионах страны отчетливо обозначились тенденции развития нового масштабного социального явления, получившего условное наименование «процесс возрождения казачества». В начале о нем говорили робко и отрывисто, но уже спустя буквально один – два года об этом своеобразном общественном феномене заговорили в полный голос. При этом, правда, мнения, суждения и оценки высказывались самые различные: от одобрительных и поддерживающих до удивленных, равнодушных, саркастических, а порою и до откровенно агрессивных злобно-осуждающих. Многим казалось, что все рассуждения о возрождающемся казачестве не более чем вымыслы. Да и само слово «казак» в массовом общественном сознании в основном воспринималось как весьма архаичный термин, ассоциировавшийся, прежде всего с существовавшей до революции специфической военно-служилой социальной общностью. Даже историческая память о казаках была во многом утрачена. Это являлось прямым следствием проводившейся на протяжении многих десятилетий политики скрытого расказачивания. В результате подавляющее большинство членов общества оказалось попросту неготовым к объективному восприятию начавшегося движения за возрождение казачества и, как следствие, воспринимало его с непониманием и большой настороженностью. Однако, уже первые шаги этого движения свидетельствовали о том, что в сознании казаков и их потомков определяющими являются не социально-классовые, сословные установки, а этносоциальные, этнические. Пережив страшные катаклизмы геноцида расказачивания в годы гражданской войны, долгие десятилетия целенаправленной политики скрытого расказачивания во всех её проявлениях, казачий субэтнос продемонстрировал удивительную стойкость и живучесть, доказав, что определяющими факторами его внутреннего содержания являлись и продолжают являться именно этносоциальные качества»

Вот это следовало возрождать, собирая по крупицам наш народ и его КУЛЬТУРУ! Потому так и тянуло казаков к папахам и лампасам, что на интуитивном уровне было желание вернуть этническую самобытность, вернуться к истокам. Не случайно на Кубани одним из условий приема в казачью организацию было наличие справы. Да и во всех других казачьих объединениях возрождение начиналось с возрождения ни внешности – нет! С горячего желания вернуть утраченное лицо, хотя бы внешние его черты!

Попытка возродить национальный, а не «демократический» Казачий Круг, которого не было с 1771 года, и доводившие до исступления повторяемостью вопросы о ширине лампасов и покрое черкесок – это все оттуда – от желания самоидентификации – так это называется по науке.

Однако, лицо этого нового казачества, мало напоминало

лицо истребленного народа, и то что казалось улыбкой возрождения скоро обернулось гримасой…

Я это почувствовал, когда отправился в Первый Конный поход Ростов – Кампличка – Старочеркасск – Ростов. Когда собрались 65 казаков, съехавшиеся со всей страны и даже с Амура, и даже один из Англии, чтобы возродить традицию – отслужить панихиду и молебен на Монастырском острове, на могилах казаков павших в Азовском сидении. Последний раз такой марш-поход, до нас, был в 1919 году. Как нас встречали старики, какой атмосферой восторга были мы окружены! Мне этого хватит на всю оставшуюся жизнь! Но было и другое. А помню как кричал казак на улице Новочеркасска, разбрызгивая слезы:

– Вы, сукины дети, зачем справу ворохнули! Глумиться?! Нас за нее убивали, а вам игрушечки!? – он готов был кинуться на нас с кулаками и такая боль звучала в его матюгах. Как было объяснить, что мы чувствовали тогда, чем и для нас были дедовские гимнастерки, фуражки и башлыки.

Однако, скоро нас «подкрепили» члены военно-исторических клубов. При всем понимании их благородного увлечения, тяжко мне было глядеть на их «реконструкции». На белогвардейскую форму, винтовки с заклепанными стволами и пулеметами без замков. Круглосуточную игру в «их благородия». Я ведь тогда еще все понял и ужаснулся, видя как трагедия превращается в фарс! И ахнул я, услышав, как старик – казак, сплюнув, сказал, глядя на марширующих «господ юнкеров, вольноперов, проручиков и ротмистров», как припечатал: "Бронеходы!"

То что для нас "справа" – наш второй кожный покров, для них – одежка! Для нас – национальный костюм, для них – историческая военная униформа. Сегодня – преображенцев, завтра – казаков, послезавтра – гвардейцев Наполеона, польских улан или егерей Вермахта. Что-то вроде всемирного увлечения игрой в индейцев… На могилах индейцев. Всероссийская игра в «казаков – разбойников", на могилах казаков. Разумеется, люди, имеет право на увлечения, на игру. И в подробной достоверной, живой исторической реконструкции есть свой резон и своя польза. Но ведь для казаков это не было игрой. Для нас тогда начиналось-то все всерьез.

И когда я сказал впервые на первом возрожденном с 1775 года казачьем Кругу:: «Слава Тебе, Господи, что мы – казаки!» – я говорил искренне. Я и сейчас от своих слов не отступлюсь, а случись вернуться в тот год и на тот Круг, и теперь бы все повторил, как происходило, когда мечталось возрождение казачества как движение – религиозно национальное! Сказанные в восторженном порыве мои слова, теперь все считают, старинной казачьей молитвой. Это более всего убеждает в моей правоте! И Круг, который мы пытались возродить во всех этнографических подробностях седой старины, может быть выглядел наивным, может быть излишне театральным, и, разумеется, не устраивал ни потомков комбедов, ни «около интеллигентов» от казачества, однако, при всех ошибках, при всех плевках и помоях вылитых и на Круг и на меня, он живет! Именно так, как мы тогда его проводили!

Но и «мне не смешно, когда фигляр презренный, глумяся, пачкает мадонну Рафаэля…» Как, вероятно, и тому казаку, что кричал и плача прилюдно, бранился. Я понял его тогда, но надеялся, что он не прав! А теперь, глядя на очень многое во что выродилось, так называемое, возрождение – смешно… до слез и до зубовного скрежета.

Но все было – как было, в истории нет обратного хода, а 90-е уже история! И случись всему повториться сначала, я бы вел себя точно так же как в девяностом, даже сегодня! Но многое теперь, когда известны результаты, видится по – другому. Собственно, эта книга – попытка рассказать о той жизни, которая нашим бабушка припоминалась золотым веком казачества – это ведь, кроме всего прочего, это еще их юность! А вот золотого века у казаков никогда не было. Никогда. Жила только мечта о нем.

Рассказ о казачьей жизни XIX начала XX века – не о золотом веке казачества. Это попытка осознать мир казачьей души и повседневной жизни, когда казаки еще являли собою относительную, уже сильно размытую, но все же гармонию. За десятилетие, за год, за час, за миг…. до погибели.

Казачья справа

Отмечаемая всеми историками, как основная особенность казачьих войск «справа», то есть снаряжение за свой счет, на самом деле для казака имела не только экономический смысл и ложилась тяжелейшим бременем на семью, но несла и более глубокое философское содержание.