Казачий дух
Шрифт:
— Вы почему оставили свои посты? — взвился было походный атаман. — А если абреки начнут одолевать, тогда кто кого будет ловить?
— Там без нас героев хватает, — отбивая саблю горца и нанося ему ответный удар, прокричал Захарка, ему на помощь поспешил француз Буалок. Похоже, средний брат взял на себя обязанности старшего в группе. — Чего стоит один Никита Хабаров, ищерский атаман, которого ты определил на правый фланг.
— А где дядюка Савелий?
— Он с червленцами и со своими сыновьями держит левое крыло.
Панкрат рукавом черкески бездумно чиркнул по лбу, залитому потом, затем трепыхнул ноздрями, уже впитавшими свежий запах крови:
— Этот Муса вместе с Бадаевыми пристроился за Шамилевой спиной, они все на одном месте, где полощется зеленое ихнее знамя, — отрывисто сказал он. — Захарка, обходите мстителей слева, чтобы отсечь им пути отступления, а я пойду по прямой.
—
Оба отряда разделились, каждый из них взялся прокладывать свою дорогу к одному для всех месту, и каждому участнику операции хотелось первым дотянуться до главных вождей абреков. А вокруг кипела битва, противники успели разбиться на множество небольших групп, внутри которых рекой лилась кровь. То один, то другой всадник вдруг вскидывал руки и мешком падал с седла на землю, где его добивали лошадиные копыта. Отчаянные крики со звериным ревом сопровождались звоном булатных клинков, снопы искр вспыхивали над головами воинов и осыпались на их черкески, затмевая солнечный свет. Скоро исход поединка стал зависеть не от умения удальца джигитовать клинком и не от гибкости его тела, потому что усталость начала уравнивать всех, а от того, как поведет себя под ним его верный конь. Если лошадь не теряла разума и знала наперед, куда ступить копытом, то смерть обходила этого всадника стороной, потому что конь не спотыкался о трупы, успевшие усеять траву на горном склоне. А если животное выкатывало глаза и двигалось только за счет инстинктов, то на таком воине можно было ставить крест. Казачьи скакуны, вдобавок, были приучены вскидывать передние ноги и подковами просекать противникам бедра, вместе с боками их коней. Горцы, знавшие про эти особенности, старались сначала саблями отсечь им ноги, а потом добить хозяина, падавшего с седла. Но и тогда терца невозможно было взять голыми руками, прежде чем скатиться на землю, он успевал дотянуться острием клинка до любой части тела абрека и нанести ему глубокую рану. В отличие от кавказцев, поддававшихся эмоциям, хлеставшим у них через край, казаки никогда не теряли самообладания. Вот и сейчас абреки, имевшие преимущество от неожиданности своего нападения, стали увязать в рядах терцов, сумевших сдержать их плотные ряды и даже начавших их теснить. Все чаще можно было увидеть, как горец, растративший боевой пыл, отскакивал в сторону и принимался вертеть головой вокруг в поисках спасительного укрытия. Его не находилось, потому что крутой склон горы был открыт всем ветрам. Зато черные глаза джигита натыкались на не менее жгучие взоры мюридов, не выпускавших ситуацию из-под своего контроля. К ним-то и рвались отряды Панкрата и Захарки, упорно пробивая толстую стену из воинов аллаха. Этих главарей надо было уничтожить во чтобы то ни стало, тогда разметать по ветру всю армию абреков, состоящую из более чем двух тысяч человек, не составило бы большого труда.
Сотник Савелий, рубившийся вместе с червленцами на левом фланге, понимал это как никто другой, рядом с ним управлялись с шашками, как с осколками молний, два его сына. Чигирька вырвался вперед, забыв обезопасить свой тыл, его сразу окружили несколько разъяренных горцев. К старшему брату на помощь ринулся Гришка, но ему никак не удавалось пробиться сквозь плотные ряды врага. Савелий не спускал глаз со своих сыновей, он давно бы пошел на выручку обоим, если бы его самого не связали боем злые чеченцы. Наконец ему удалось отойти за спины подтянувшихся казаков со свежими силами и сотник стал продираться к младшему сыну Гришке.
— Батяка, мы тут управимся, — крикнул отцу малолетка. — Идите на подмогу к атаману.
— А где Панкрат? — приподнялся в стременах сотник.
— Глянь вверх по склону, уже к наблюдательному пункту Шамиля подбирается.
Савелий и сам успел заметить, как отряд из двух десятков храбрецов, оставляя позади себя широкий коридор, рвется к возвышению, на которое успел взобраться третий имам Чечни и Дагестана. Мигом оценив обстановку, он подвернул рукава черкески:
— Вместе, Гришка, мы и пойдем к нему на помощь, — сотник поискал глазами жертву и отпустил поводья. — А пока я и тут пригожусь…
Савелий вихрем налетел на окружавших младшего своего сына абреков, повернувшихся к нему спиной, он взмахнул клинком и опустил его на лохматую папаху, прикрывавшую неправильной формы голову. Такие головы, похожие на чугунки, были у кумыков из высокогорных аулов. Удар получился столь стремительным, что папаха не просела и на вершок, зато сама голова развалилась на две половины, как перезревшая тыква. Второй горец не оглядываясь полоснул саблей по воздуху, едва не зацепив концом по лицу сотника, видимо,
— Батяка, давай станичникам сигнал на сбор, надо пробиваться до дядюки Панкрата, — перевел дыхание хорунжий. — Иначе наших кровников порешат без нас.
— Без нас, Чигирька, им никак не обойтись, — не согласился со старшим сыном отец. — Казаки сами идут на штурм кочки, на которой торчит этот Шамиль со своими мюридами.
Позади сотника с сыновьями уже прессовался мощный кулак из казаков станицы Червленой, у них тоже были давние претензии к главарю всех абреков. За рослыми воинами расправляло плечи остальное войско из вольных людей.
Казачий дух переломить не сумел еще никто и никогда, с годами он только креп внутри их общин, неподвластный ни одному из российских монархов, которым они всегда были рады служить по доброй воле. Как и всему русскому народу. Зато прислуживаться кому бы то ни было для этого непокорного сословия было тошно. Вот и сейчас терцы пришли в горный Дагестан решать вроде бы свои проблемы, на самом деле получалось, что они помогают Российскому государству расширять его владения.
Глава четвертая
Шведский линейный корабль, патрулировавший в водах Ботнического залива, вежливо обошел группу Аландских островов, принадлежащих Финляндии, и взял курс на акваторию Стокгольма. Очередная вахта подходила к концу, военные моряки готовились сойти на берег, они надраивали пряжки и пуговицы на мундирах, начищали ботинки. Команда корабля буквально несколько дней назад отличилась тем, что запеленговала советскую подводную лодку на траверсе острова Готланд с военной базой на нем. Шведы оседлали русский атомоход, заставив его угрожающими маневрами изменить курс и удалиться к острову Сааремаа, где у Советов были не только отстойники для плавсредств различного типа, но и базировались части морской пехоты. Это было несомненное везение, потому что подлодки такого класса обычно прижимались к самому дну и продирались на малых оборотах проливом Каттегат в воды Северного моря, а уже из него выходили в Атлантику. Или подныривали под грузовые суда с большой осадкой, шум винтов которых заглушал остальные звуки, и вместе с ними оказывались на океанских просторах, грозя прогрессивному человечеству ядерной коммунистической бомбой. И не было никакой возможности определить местонахождение русской субмарины, хотя расстояние между береговыми линиями Дании и Швеции в проливе Каттегат порой составляло меньше английской мили. И вот редкая удача. По такому случаю на борту крейсера находился высокий чин из морского королевского ведомства, он решил лично убедиться в высокой выучке своих подчиненных и принять участие в некоторых дисциплинах.
Стоял знойный день конца августа 1982 года, металлические части корабля нагрелись, отражая солнечный свет, они словно превратились в тепловые прожекторы и к ним невозможно было прикоснуться. И хотя легкий северный бриз освежал лица моряков, собравшихся на полубаке, ноги их ощущали жар, исходивший от железных плит палубы, и пропекавший даже сквозь толстые подошвы ботинок. Возле поручней по правому борту застыла одинокая фигура офицера, он изредка подносил руку с сигаретой, зажатой между пальцами, к губам и снова опускал ее вниз. По красивому его лицу с черными подстриженными усами пробегала едва уловимая улыбка, говорившая о том, что мысли молодого человека заняты отнюдь не корабельными заботами, а чем-то более светлым и желанным. Линия горизонта была чистой, ленивые серовато-голубые волны с шуршанием обтекали корабль по ватерлинии, они даже не пенились белыми шапками, обычными на Балтике в любую погоду. Как, впрочем, и стальной цвет для этого внутреннего моря. Наверное вода прогрелась выше привычных восемнадцати градусов, обещая хороший отдых на чистых пляжах с бархатным песком. Моряки на полубаке не скрывали своего нетерпения, кидая нетерпеливые взгляды в сторону пока невидимого берега. Среди них находилось еще несколько офицеров в белых выходных мундирах и при кортиках, в их глазах тоже отражалось ожидание встречи с родными и близкими.