Казачий дух
Шрифт:
— Тогда в чем дело? — приподнял тот плечи. — Почему со стороны просвещенного общества до сих пор отсутствуют необходимые действия?
— Потому что русских там считают такими-же варварами, обращающимися с пленными адекватными с ними методами.
— Это иудство. Я твердо знаю, что в России боевиков сажают в тюрьму на небольшие срока. И самих чеченцев не преследуют, как делают это в Чечне с русскими людьми.
— Мы еще ничего не успели узнать, — развела руками госпожа Трепоф. — Пока нам не предоставили ни этой информации, ни возможностей ее получить.
Анна, стоявшая немного в отдалении, передернула плечами и с тревогой в голосе проговорила:
— Хорошо еще, что с нами обращаются лучше, чем с бедными русскими узниками. Я бы подобных издевательств над собой долго не выдержала.
— Горцы считают нас европейцами, мы стоим дороже остальных пленников, — вступила в разговор и Софья. — За нами надо ухаживать, иначе мы упадем в цене не только на невольничьем рынке в Хал-Килое, но и на западном толчке тоже.
В это время часовой, присевший на корточки возле огромного валуна, посмотрел сначала на солнце, затем на часы с золотым браслетом на руке и громко предупредил:
— Граждане французы, у вас осталось двадцать минут, а потом вы пойдете пить молоко с чуреком, пропеченным в тандыре.
Анна едва удержалась от смеха:
— Нас информируют о том, что нам подадут на ужин, как в хорошем парижском ресторане, — недоуменно поджала она губы.
— Сам ты чурек, — передернулся от слов горца Петер. Он посмотрел на дорогие часы на руке конвойного и с неприязнью покривил щеку. — Кстати, куда чеченцы девают немерянные суммы денег, выручаемые от продажи невольников? Неужели на такие вот подарки самим себе, чтобы похвастаться друг перед другом, или перед стадами баранов с другими скотами?
— Доллары они тратят не только на подарки, но и на развитие своего бизнеса, на обучение детей за границей, — поспешила ответить госпожа Натали. — Петер, я заметила, что у вас Захаром проснулось высокомерие. Скорее всего это качество, унаследованное вами вместе с генами от терских казаков, ваших предков. Не думаете ли вы, что они совсем тупые?
— Мы с троюродным братом и с нашими сестрами действительно являемся потомками терских казаков. И что вы здесь увидели плохого? — приподнял плечи Петер.
— Ничего особенного, если не считать, что терцы были грубоватым народом.
— Не буду спорить, к тому же вопрос совершенно о другом. Вы хотите сказать, что дети этих людей разбираются в серьезных науках?
— Ну… их же обучают.
— Обучался и господин Хасбулатов, едва не ставший новым президентом России, ко всему, имеющий профессорское звание. Об этом факте вещали все телевизионные каналы Европы и Америки, и жители просвещенного мира боялись, что Россия снова подпадет под иго, теперь под кавказское, — Петер сложил руки за спиной и продолжил рассуждения. — Ведь первобытное начало всегда было сильнее цивилизованной самостоятельности. Дело в том, что если профессора проэкзаменовать, то вряд ли он напишет без ошибок диктант, скажем, за седьмой класс, или правильно решит задачку из той же программы.
— А при чем здесь какой-то Хасбулатов? И зачем ему диктанты?
— Извините, мадам, но этот человек занимал в России должность, по значимости вторую после президентской.
— А первым был президент?
— Ну да, господин Ельцын.
— Вот с Ельцына и следует начинать. И не надо забывать, что малым народам дорога во власть должна быть открыта везде. Их надо учить жить по уму, в мире и согласии, несмотря на их мнимую безграмотность, — взмахнула рукой бывшая преподавательница. — К тому же, кажущуюся, господин Даргстрем, потому что в политике не требуются знания математических законов с правописанием нужных слов. За них это сделают их помощники.
— Простите, госпожа Трепоф, я запамятовал, что вы состоите в комиссии по правам человека, — криво усмехнулся собеседник.
— Я такая же, как все здесь присутствующие, но в отличие от вас, Петер, являюсь поборником просвещенного образа жизни с космополитизмом во главе, — отпарировала женщина на насмешку, прозвучавшую в голосе собеседника. — Когда вы наконец поймете, что все люди на земле одинаковые, и не следует возвышаться над ними образованным истуканом.
— Это правда, люди по своему развитию действительно одинаковые. У них есть руки, ноги, глаза, уши…Они разные лишь по цвету кожи и по широте скул с разрезом глаз, да еще, может быть, по уму. Но для таких как вы, мадам, этот факт не очень существенный, — мягко улыбнулся Петер. — А я все равно посоветовал бы вам, как только вернетесь в Париж, посадить с собой за один стол, допустим, папуаса из Новой Гвинеи. Уверяю вас, вы получите массу удовольствий от его умения пользоваться столовыми приборами и от общения с ним.
— Что вы хотите этим сказать? — вскинула голову бывшая преподавательница.
— Только одно, что на нас обратил внимание человек, по своему развитию одинаковый с нами…
Этот диалог не прошел бесследно, словно кто-то более могущественный решил одним махом расставить все точки над проблемой, затронутой на самом краю человеческого мира. Буквально через день, в такой же теплый вечер, бывшую преподавательницу подняли из ямы наверх и увели в неизвестном направлении. Она ничего не успела сказать, ушла с улыбкой на губах, уверенная, что чеченцы не сделают ей плохого. Ведь ее родственники в Париже могли заплатить за нее большие деньги и с ними уже велись переговоры. Она была немного старше своих сокамерниц и на вид аппетитнее. Ко всему, вела себя раскованнее. Вернулась Натали лишь на следующий день, словно побывала в гостях у злого чудовища, высосавшего из нее все соки. Она молча прошла в свой угол и упала на тряпье, прикрывавшее землю. У нее начался жар, недавно полные губы превратились в шкурки от вишен, проваренных в кипятке. Груди расползлись по ребрам, проступившим сквозь платье ободами от бочки, живот провалился. Анна с Софьей тряслись от страха, они боялись, что их постигнет та же участь. Захар с Петером не знали, что предпринять и с кого требовать ответа за содеянное. Захар пожалел о том, что послушался своего родственника и не начал отстреливаться от боевиков из автомата, найденного в кабине "уазика". Лучше было погибнуть в том бою, чем смотреть на мучения человека, знакомого с первого курса университета. Водить на вечерние прогулки перестали, наверное, госпожа Трепоф показала насильникам свой независимый характер. Пищевой рацион тоже оскудел. У Захара созрел окончательный план побега. Нужно было спуститься к реке и добраться по ней до луга со стадами, пасущимися на нем. Ущелье не могло быть бесконечным, как и горы вокруг, значит, за ними открывался иной мир. А там беглецы сумели бы сориентироваться, чтобы выйти к российским войскам и указать на заоблачный аул, в котором томилось в ямах немало узников разных национальностей. От побега по тропе он отказался сразу, не исключено, что на ней были посты из боевиков. Озабоченность вызывали только сестры, они слабели с каждым днем, не в состоянии справиться со страхом, отбиравшим у них силы. О госпоже Трепоф тревог было меньше, она не поднималась с ложа, значит, ей нужно было надеяться лишь на Бога и на его Величество случай.
Захар уже продумал план до мелочей, оставалось рассказать о нем Петеру, а потом воплотить в жизнь. Но прежде он еще раз прокрутил в уме свои действия, чтобы потом не допускать ошибок. Следовало добиться вывода на прогулку, затем напасть на часового, относившегося к ним как своим овцам, и попробовать самостоятельно спуститься в ущелье. Он видел однажды, как какой-то горец зашел за валун и надолго пропал из поля зрения. Объявился он лишь тогда, когда был далеко внизу, на середине пути к реке. Значит, там проходила еще одна тропа, которой пользовались только по необходимости. Это был первый светлый лучик, пусть маленький, но вселявший надежду.
Но в самый последний момент в дело вмешался его Величество Случай, тот самый, который возносил обыкновенного крестьянина на вершину власти и принижал царя до уровня калики перехожего. В России это было обычным делом, так случилось с Ельцыным, а перед уральским крестьянином — с императором Александром Первым. Вот и сейчас охранник, опускавший в яму кувшин с водой, сообщил, что пленников скоро призовет к себе Шамиль Басаев, решивший передохнуть в родном ауле от войны с русскими. Он потребовал, чтобы они привели себя в порядок и были готовы предстать перед ясными очами их главаря. После завтрака Захар придвинулся к брату, рассказал ему о своих задумках и откинулся в ожидании ответа к земляной стене. Петер долго молчал, затем облизал пересохшие губы и посмотрел на женщин: