Казацкие байки
Шрифт:
— Шелудивая собака! Сын паршивой собаки! — кричал он, смекнув, как провёл его Голопупенко.
— Ах, вот как! — сказал Голопупенко, прослышав об этом. — Собаку по лаю узнают. А только я пока ещё не лаял, а вот толстяк-тиун у меня залает.
И Голопупенко зашагал в усадьбу княжеску.
Едва тиун завидел его, как уже весь покраснел от злости. Такого ж колеру стал, как и его кунтуш. Но Голопупенко протянул вперёд обе руки в знак приветствия и заговорил:
— Мудрый сперва выслушает, потом решит. Глупый сначала исделает, потом начнёт раздумывать. А ты, тиун, по всей округе запорожской прославился мудростью.
Тута возгордился тиун, нос к небу задрал, складки кунтуша на толстом брюхе расправил, да и кивает милостиво головой, говори, мол.
А Голопупенко продолжал:
— Не даёт мне покоя, пан тиун, что угощение я у тебя съел, а отработать — не отработал. Есть у меня знатный подарок для тебя. Молви одно слово — мигом доставлю.
— А какой подарок? — спросил тиун, который больше всего на свете любил получать подарки на дармовщину-то.
— Собака, — ответствует Голопупенко. — Да какая собака! Можешь всех своих стражников послать княжески поля пахать, потому как она одна всех их заменит. Как почует чужого, так и загавчит: ку-ку, ку-ку.
— Эх, ты, поросячий хвост! — говорит тиун. — Какая же собака лает: ку-ку, ку-ку! Хорошая собака лает: гав, гав, гав-гав!
— Что ж, — воскликнул Голопупенко, — придётся пойти спросить у людей, кто правильней гавчит — я или ты. А уж кто правильно гавчит, тот и есть собака.
Спохватился тут тиун, да поздно. Уж весь княжий двор от смеху животы надрывает…
С тех пор он даже имени Голопупенки боялся…
Твой крест
Одному казаку жилося очень тяжело. И пошёл он однажды к Господу, рассказал о своих несчастьях, да и спрашивает:
— А не позволишь ли ты мне, Господи, выбрать себе иной крест?
Посмотрел Бог на казака с улыбкой благожелательною, завёл его в хранилище, где были кресты, и говорит:
— Что ж. Выбирай.
Зашёл казак в хранилище, посмотрел и удивился немало: «Каких только здеся нет крестов — и маленькие, и большие, и средние, и тяжёлые, и лёгкие. А вот, гляди, из злата с каменьями самоцветными, а этот вот — из дощечки кипарисовой»… Долго ходил казак по хранилищу, выискивая самый малый и лёгкий крест, и, наконец, нашёл — маленький-маленький, лёгонький-лёгонький крестик, подошёл к Богу и говорит:
— Господи, можно мне взять этот?
— Можно, — ответил Бог. — Это твой собственный и есть…
Масленица
От же широко гуляли масленицу в прежние благословенные годы! Чи помните вы то, панове, чи нет, а только хочу я вам поведать гишторию, немало поучительную и для нынешнего времени.
Как вы помните, панове, на масленицу люд съезжался со всех украин. Ярмарок завсегда богатейший бывал. Чего только не везли селяне да казаки на ярмарок — то ни в сказке сказать, ни пером ни один письменник не опишеть.
А каки были выдумки да потехи! Тут тебе и канат перетягивали курень на курень. Тут тебе и кулАчки — стенка на стенку. Тут тебе и скачки конные. Словом, панове, всего и не вспомнить…
А только хочу я вам поведать о забаве для казачат… Да вы, должно быть в мальстве и сами так развлекалися. Помните же — на центральном круге ярмарка вкапывали шест высоченный. До гладко ошкуренный, от того и склизкий. А казачата по ему влезть должны были до самого верху и тама на крюке подарунок взять. А в тот раз, добродии, подарунок был особливый — весьма для ребячьего сословия замечательный. Ковзанки… [8] Да каки ковзанки! Кузнецом Самохваленкой кованые. Блискучие. Да с выкрутасами… Носки закручены, словно усик у гороха, площадочки под чоботы сдвижные, что дажить на валенок одеть можно. Ремешочки, кожи сыромятной, чтоб на чоботах крепить ковзаночки-то.
8
Ковзанки (южно-русск.) — коньки. Модель, о которой идет речь, просуществовала до 60-х годов прошлого века и носила название «Снегурки». Помните?
Ну, ясное дело, навкруги шеста народу собралося видимо-невидимо. Батьки за казачат хвилюются, криками подбадривають… А хохот стоить…
Бо никто ж не можеть влезти до самого верху. Лез-лез… да и поехал взадки. Ну, уже никто из зрителей и не верил, что ктой-то из казачат сможет до верху добраться. Слышны были уж и таки крики: “Да, это, пожалуй, слишком сложно! Они никогда не заберутся на вершину! Немае шансов ни у кого! Шестина слишком высокая!” Маленькие казачата начали падать — один за другим, один за другим. Но некоторые хлопцы упорны были, они влезали все выше и выше. А толпа не уймется, все одно кричала: “Слишком тяжело! Ни один не сможет это сделать!”.
Казачата все падали и падали, но только один из них вдруг стал подыматься все выше и выше. Он единственный не поддался! В конце концов, все перестали бороться, а энтот, приложив все усилия, все-таки взобрался на вершину! Да и снял ковзанки, панове!
Тогда же все казачата обступили победителя и захотели узнать, как ему удалось найти в себе силы?
И что бы вы подумали, добрые паны? Ни в жисть не вгадаете! Да вот, так оказалось, что победитель был глухой. Он просто не слыхал тех криков, что ни у кого из казачат не получится на шестину влезть, а знай себе, лез да лез. И ведь вылез же!
Вот и вам, добродии, хочу сказать. Никогда не слушайте людей, которые пытаются передать вам свой характер дурной да дурное настроение. Ибо они отнимають у вас самые заветные ваши мечты и пожелания. Не забывайте тако же и о силе слов. Все, что вы слышите или, скажем, читаете, коли грамоте разумеете, все то на вас какое-ни то действие имееть. Потому, панове, всегда нужно быть на добро настроенным…
И, самое важное, что хотел бы сказать вам, шановнии: нужно быть глухим, когда люди говорят вам, что ваши мечты несбыточны…
Пещера закоханных
Жила как-то в одном зимовнике на острове Хортица дивчина по имени Наталка. Все любили да поважали ее за веселый нрав, за готовность помочь всем и каждому. Однако же, панове, случилося однажды так, что стала она печальной и задумчивой. И все из-за того, что полюбила она молодого казака Панаса, который приплывал на остров, чтобы порыбачить да поохотиться в лесах дремучих.
А только не замечал молодой казак красавицы Наталки, равнодушно проходил мимо нее. Горькие слезы проливала дивчина и, чтобы развеять тоску, все пела и пела нежным голоском своим, похожим на звон колокольца серебряного, о своей несчастной любви.