Казак на чужбине
Шрифт:
Когда кто-то из молодых казачков, дуркуя, решил поглумиться над одной из фигур и набросил ей на невозмутимое подобие каменной головы ведро с остатками извести, то об этом недобром надсмехательстве, сразу же узнал хуторской атаман Тимофей Богучарсков.
Получивший во время русско-японской войны высокую награду – знак отличия военного ордена Святого Георгия за участие в казачьем походе на Инкоу, он пользовался большим авторитетом у хуторян. Те, уважая его твёрдый и разумный характер, побаивались и слушались Тимофея.
Громадная,
Старики у хуторского правления поговаривали:
– За дело пусть и силу применит, раз иные словесно не понимают…
Хуторской атаман, хорошо зная своих подопечных, без малейшего труда установил, кто это озорничал с каменными бабами в степи, вызвал его к себе и строго стал укорять:
– Вера не наша, время не наше и люди, наверно, были не нашим обличьем, а беречь эти древние статуи надо.
Не стал атаман силу к нарушителю общественной нравственности применять, хоть виновник уж очень сильно этого боялся.
Приговор хуторского общества был прост: не только обезображенную фигуру отмыть от извести и вековой грязи, но и другие в надлежащий порядок привести. И ходил по степи проклинавший себя за глупость молодой казак Щепотков Федот, и тёр каменные изваяния старой мешковиной, не смея ослушаться атамана.
Наблюдавшие за ним хохотуны при этом кричали с соседних бугров:
– Потри, потри ей и спинку, и особливо переднюю часть! Может, если не тебе, так ей точно захочется.
В вагоне снова оживление и смех:
– Да! Посватался, посватался знатно! А глядишь, как в сказке, понравился бы Федот какой-нибудь из этих каменных баб, она б ему тайну то и открыла, где золотишко скифов да сарматов закопано. Откопал бы золото – и враз богатеем стал. Побогаче самого Карапыша, лавочника нашего хуторского.
– Размечтались! Будто, клады у нас в степи под каждой каменной бабой закопаны! Как бы не так!
Вахмистр Власов, с интересом слушавший хуторские байки и небылицы и, наконец, вспомнивший о своем начальственном положении, вступил в разговор:
– Как говорится, в таких случаях – главный клад в голове. А сейчас – порядок в вагоне, всем спать! Остановок больше до самого Замостья не будет. А там… – и он сделал паузу, – а дальше вы вряд ли у меня, так как гуси, погогочите.
Глава 4
Ранним утром воинский эшелон с новобранцами Первой Донской казачьей дивизии прибыл на небольшую польскую станцию Замостье.
Паровоз, натужно тянувший за собой воинский эшелон, проскочил железный мост через небольшую, но бурливую речку Лабуньку.
Эшелон повторил своим многовагонным изгибом очертания старой крепости, разбросал напором воздуха охапки желтых листьев возле пристанционных построек и при столь долгожданной казаками остановке, своим скрежетом на мгновение заглушил приветственные звуки духового оркестра музыкантской команды.
Вахмистр Власов, как только вышел из вагона, сразу преобразился. Своё дорожное благодушие и весёлость словно спрятал за обшлага шинели. И без того тонкие губы поджал для строгости и своим мощным басом стал прессовать нестройные ряды новобранцев:
– Не мни ряды! Не жмись к вагонам! Чего оглядываешься? Мамка в станице осталась!
Урядники, сбившиеся в кучку у писарского столика на небольшом перроне, переговаривались, разминая ноги после длительной поездки:
– Ну, Власов в крик опять, до самой австрийской границы его команды, небось, слышны.
– Да пусть! Пусть австрияки побаиваются.
К урядникам подошел хорунжий Вениамин Шляхтин, молодой офицер, только что выпустившийся из Николаевского кавалерийского училища. Высокий, стройный, красивый во всём и везде, он сразу обратил на себя внимание прибывших новобранцев.
– Гундоровцев много? – спросил Шляхтин у писаря.
– Почти на две сотни наберется, – прикинув по спискам, доложил ему писарь Михаил Фетисов.
– На две сотни, говоришь? Хорошо! Мне командир полка поручил присмотреть для знамённого взвода самых лучших по виду и по росту.
– Ваше Благородие! Я таких со станицы присмотрел, – и он начал перечислять фамилии казаков, подходивших для знаменного взвода.
Шляхтин записал в маленький блокнотик с привязанным на шнурке удобным карандашиком, перечисленные писарем фамилии и пошёл знакомиться со своими будущими подчиненными.
Обладатель фамилии, которая была весьма созвучна польскому «шляхтич», он за несколько месяцев службы стал всеобщим любимцем полка. На офицерских скачках взял первый приз… На балу в большом зале замка графов Замойских, без труда получил приз полковых дамских симпатий. А уж сколько тайных, невысказанных симпатий завоевал он у замостьинских гимназисток! Шляхтин каждое утро проходил мимо гимназии на службу по полукруглой каменной мостовой, которая вела к штабу Десятого Донского генерала Луковкина казачьего полка. Это было совсем необязательно… Был путь гораздо короче и быстрее, мимо католического костела. Но ежеутренне Шляхтин доставлял себе, не сравнимое ни с чем, удовольствие, ловя лукавые и восхищенные, выправкой молодого русского офицера, взгляды заприметивших его постоянный маршрут гимназисток.