Казак на чужбине
Шрифт:
В начале 1914 года по польским гарнизонам Российской армии пронесся слух, что едет их инспектировать сам Император Николай Второй. К инспекции стали усиленно готовиться.
Молодых казаков учебной команды уже начали ставить подчасками на посты полкового караула, а перед этим экзаменовали по знанию устава гарнизонной и караульной службы. Антон беспрестанно бубнил себе под нос фразы из этого устава.
– Параграф семьдесят седьмой. Часовой должен стоять на посту бодро, ничем не отвлекаться от надзора за постом, не выпускать из рук и никому
Всё. Наконец-то фраза въелась в мозги. Можно приступать к следующему параграфу, и Антон тихо шепчет Сергею Новоайдарскому:
– Представляешь, приедет сюда Государь Император и к тебе на пост придет и даст тебе какое-либо личное повеление?!
Сергей, обалдевший от таких фантазий дружка, также тихо отвечает:
– Нет, не представляю, и представить не могу!
Антон, размечтавшийся не на шутку, полдня после занятий по уставам думал, думал, и до того додумался, что ночью ему приснился какой то нелепый и донельзя напугавший его сон.
Ему привиделось, как будто сошедший с большого портрета в полный рост в офицерском собрании Император Николай Второй важно подходит к нему, гундоровскому казаку Антону Швечикову, стоящему на посту у полкового знамени и говорит:
– Уставы, казак, знаешь?
– Знаю, а как же Ваше Императорское Высочество, в учебной полковой команде учили.
– А раз знаешь, то слушай мое личное повеление. С поста шагом марш!
Антон отсчитал десять шагов. А Император ему:
– Ну, иди казак, ступай с Богом!
– А кто на посту у полкового знамени будет?
– Я за тебя, казак, постою…
Антон заворочался, перебивая эту приснившуюся ему нелепицу, даже слегка потряс взлохмаченной головой. Затем снова нырнул в разгоряченную и взмокшую подушку. Настойчивый сон не желал отпускать Антона, и как только тот снова прикорнул, не замедлил сразу же вернуться к беспокойному спящему, возвращая его в предыдущее видение.
Вот приеду я в станицу, – снилось Антону, – а как в станице спросят же:
– К вам в гарнизон Царь приезжал? Ты Царя видел?
– Видел.
– А об чем-нибудь его попросил?
– Нет, на посту ж стоял, какие просьбы?
– О земле надо было попросить, чтоб прирезку сделали из войскового запасу, чтоб в лес за Донцом и правобережные хутора пускали, чтоб ссуду земледельческую побольше давали. Эх ты, самого Императора всей России видел и ни о чем не попросил! – не унимались настырные станичники.
Антон кричит станичникам:
– Попрошу, попрошу, дай Бог его увидеть еще раз.
С этим криком он просыпается, а над ним стоит удивленно разглядывающий его вахмистр Власов.
– Ты казак, кого и об чем решил попросить?
Еще не отошедший ото сна Швечиков пробормотал:
– Императора о нуждах наших казачьих…
Власов понял все, видать и сам когда-то во сне кого только не просил… Проворчал в усы:
– Иди сейчас пока по малой нужде и – на гимнастику. Просильщик…
Глава 6
Не удалось Антону Швечикову, как он мечтал стать старослужащим, подлежащим увольнению на Дон казаком к осени 1916 года и подшутить над замостьинским сапожником Юзефом. И не увез он в своем сундучке Юзефову обувку для того, чтобы в ней станцевать у встречального стола для отслуживших хуторских казаков.
Осенью шестнадцатого года Антон оказался со своей первой сотней Десятого Донского казачьего полка в окопах под селом Баламутовка на Западной Украине. Замостье, с которого начиналась казачья служба Антона было далеко-далеко, и не сколько по расстоянию, сколько по времени. Кровавому времени большой войны.
Её, эту войну, сначала называли в газетах, которые приходили на передовую второй Отечественной, потом Великой. Пришло время, и стала она именоваться европейской. Но это уже тогда, когда приспело время войны, которую никто не ждал, и к которой никто не готовился, но, не сговариваясь, участвующие стороны назвали эту великую беду войной Гражданской.
За два с половиной года боев на фронтовых полях Галиции и Украины получил Антон Швечиков к осени 1916 года два ранения и одну контузию. Потерял из своего взвода почти половину друзей.
Кто увечным был отправлен в родную станицу Гундоровскую, а кто и сложил свою чубатую голову в боях с австрийцами, венгерцами и немцами. Начиная от первого боя под Томашовом с австрийской таможенной стражей и заканчивая последними сильными боями в дни июньского Брусиловского прорыва Юго-Западного фронта.
Оставались невредимыми братья Чирковы Иван и Василий, посеченный пулями и осколками, без перерыва так же зубоскалил Дык-Дык, выдвинулся в вахмистры Сергей Новоайдарсков. Да и Антон Швечиков уже носил широкие нашивки старшего урядника и готовился отправиться в Киевскую школу прапорщиков, чтобы, сдав образовательный ценз, стать офицером.
В хуторе Швечиков давно оплакали и помянули весельчака и задиру Федота Щепоткова, молчуна Семку Губина, а также сильно переживали о пропавшем без вести сыне хуторского атамана Артемке Богучарскове.
Прошел на фронте 1916 год. А за ним и мутно-радостный семнадцатый. Мутный оттого, что нёс казакам, не искушённым в политике, какую-то пугающую неизвестность из-за перемен, сопровождающихся ворохом порой непонятых, а порой и непрочитанных газет, листовок и разных обращений. А радостным потому, что породил какое-то ранее неизвестное предвкушение возможных перемен к лучшему. Сначала отречение от престола свято почитаемого в старинных казачьих семействах царя Николая Второго. Потом октябрьский переворот и последовавший за ним гатчинский мятеж с участием в нём в качестве одной из главных сил казаков Десятого Донского полка. Там под Петроградом, в Гатчине, Антон Швечиков впервые в своей жизни увидел государственного российского деятеля большого масштаба, самого Александра Керенского. Казаки первой сотни полка охраняли Керенского в одном из больших кабинетов на первом этаже гатчинского дворца. Но ушёл Керенский от казаков не попрощавшись и в гражданском партикулярном платье, а вовсе не в одеянии сестры милосердия, как писали об этом не раз в прессе победившей в том перевороте стороны.