Казак в океане
Шрифт:
Лука зашел в каюту к Катуари. Она лежала на койке, уже переодетая и с широко открытыми глазами, неподвижно устремленными в неизвестность.
– Как ты, Ката? – спросил он, присел на край койки, положил руку ей на горячий лоб.
Она улыбнулась, долго смотрела в его глаза, лицо, потом сказала:
– Почему не все белые такие же, как ты, Люк?
– А что я? Я как все. Только люблю тебя, Ката. Кстати, коль я почти французом стал, не называть ли тебя по-французски? Катрин, а?
– Тебе так лучше будет, Люк?
– Думаю, что так будет всем лучше. Меньше вопросов и подозрений. Я и себе придумал французскую фамилию. Теперь я Негубэн. Это немного похоже на мою прежнюю, но на французский лад.
– Я согласна со всем, что ты делаешь, милый мой Люк Негубэн. – И она засмеялась напряженным смехом.
– Ты выполняешь свое обещание? – спросил Лука.
– Ты мой муж, и я должна тебя слушаться и подчиняться, Люк.
– И ты этого хочешь?
– Конечно, мой муж! Я ведь люблю тебя и хочу всегда быть с тобой. Теперь я не позволю тебе уходить в море одному. Я пойду с тобой.
– А дети, Катрин? Им нужна мать больше, чем отец, особенно в таком возрасте.
– Тогда и дети будут с нами, Люк. Если погибать, то всем вместе. Мне так хотелось бы. Это возможно?
– Ох, Катрин! Ты постоянно задаешь мне трудные вопросы. И ответить на них очень трудно, почти невозможно!
– Все возможно, милый мой! Только нам нужно найти постоянное место для житья.
Лука вздохнул, не ответил. Он боялся нарушить тот мир и покой, который у них воцарился только что. Он лишь заулыбался, наклонился и долго нежно целовал чистую, умытую кожу лица, шеи.
Катрин улыбалась в ответ, молча подставляла губы, а он их избегал.
– Почему ты уклоняешься, Люк? – спросила она немного с обидой в голосе.
– Губы – это страсть, как я понимаю, а мне сейчас хочется только нежности, мягкости, понимания, моя Катрин.
– Как странно звучит мое новое имя, Люк, – бросила она с улыбкой, и в голосе сквозила та нежность, в которой так нуждался сейчас Лука.
Потом они долго сидели обнявшись и ни о чем не думали, наслаждаясь наступившей тишиной и покоем. Но прибежали дети, вырвавшись из-под опеки кормилицы, и нарушили эту идиллию своим щебетанием и требованием внимания.
Пришла кормилица забрать детей. Катрин строго глянула в ее черные глаза и промолвила:
– Ты хорошо смотришь за детьми, но этого мало, Марта. Придется тебе научиться заряжать мушкеты и пистолеты. Нас стало слишком мало, и каждая пара рук много значит.
Негритянка смутилась, не пытаясь даже скрыть страх. Она промолчала и удалилась, надеясь, что госпожа забудет свое распоряжение.
– Катрин, стоит ли тревожить эту женщину подобными приказами?
– Пусть она тоже помогает. Не такое уж и хитрое дело – заряжать оружие. Я вот двоих ранила и тем помогла сохранить кому-то жизнь, милый мой Люк, – уже с улыбкой закончила она.
– И мне это очень не нравится, Катрин. Очень! И прошу, больше не делай попыток воевать. Ты нужна детям.
Она не стала спорить, но Лука был уверен, что не убедил жену.
Показались берега, к которым они шли. Катрин смотрела на них с надеждой и любовью.
– Катрин, что мы тут будем делать? – спросил Лука, прильнув к окуляру подзорной трубы.
– Жить, работать, Люк. Что ж еще? Как все.
– Что-то слишком много собралось воинов на берегу. И нет ни женщин, ни детей. Это похоже на встречу неприятеля.
– Они же не знают, что мы друзья и что я на борту, Люк. Наверняка им известно о нападении пиратов на соседей. Вот и приготовились к встрече.
– Ты пойдешь в шлюпке, или подождем прибытия индейцев?
– Я рассчитываю, что мы вдвоем отправимся к ним на берег. Они знают, что ты друг индейцев, и хорошо примут тебя.
Суда сбросили паруса, легли в дрейф в четверти мили от берега. Спустили шлюпку, двое негров сели на весла, Лука с Катрин устроились на корме, и гребцы принялись за работу. Волна была довольно высокой, шлюпку бросало вверх, потом опускало, в нее залетали брызги, охлаждая разгоряченные лица.
На полдороге Катуари пересела на нос, потом встала во весь рост и стала махать платком с улыбкой на губах.
– Катрин, мне не нравятся твои собратья, – молвил Лука, изредка прикладываясь к подзорной трубе. – Они возбуждены и агрессивны.
– Они еще не узнали меня, Люк. Далеко. И я в европейском платье.
Немного погодя с берега раздался тихий хлопок выстрела, потом вжикнула стрела. Катуари закричала что-то по-карибски.
Стрелять перестали. Начались переговоры. Лука приказал гребцам поднять весла. Он беспокоился и имел для этого повод. Индейцы вели себя непримиримо, угрожали оружием и кричали что-то, чего Лука понять не мог.
– Катрин, что происходит? – не выдержал Лука.
Она продолжала кричать, сердилась, но индейцы, казалось, были непреклонными.
– Люк, они не хотят принять нас! – повернулась она к корме. – Угрожают. Что нам делать? Я в недоумении и ничего не могу понять.
– Но что они говорят, Катрин?
– Что я переметнулась к белым, и теперь я не их дочь. Требуют уходить, иначе начнут стрелять в нас.
– Они обозлены и их можно понять, Катрин. Надо поворачивать назад, пока не поздно. Я вижу, что они распаляются все больше.
– Но как же так? Они ведь хорошо знают, что мы друзья индейцам! Этого не может быть! Надо высаживаться!
В это время стрела пролетела в футе выше головы Катуари как прямой знак серьезных намерений карибов. Это уже поняла и Катрин.
Волны и ветер постепенно приближали шлюпку к берегу. Стало очень опасно. Лука, не дожидаясь конца переговоров с карибами, крикнул гребцам:
– Поворачиваем и идем назад! Судьбу искушать не стоит!
Негры с рвением взялись за весла. Они уже считали себя мертвецами, и слова хозяина обрадовали их.