Казаки на Кавказском фронте 1914–1917
Шрифт:
1. Хорунжий Бычков расстрелян красными в станице Ладожской вместе с генералом Раддацем в числе 68 офицеров-кубанцев в июне 1918 года.
2. И. М. Козлов в чине войскового старшины расстрелян в тюрьме.
3. Емцев в чине есаула где-то затерялся в Советской России. Судьба Соболева мне неизвестна.
Под Мелязгертом
В самых первых числах сентября наша бригада была переброшена через Диадин и сосредоточена возле Дутаха, на левом берегу реки Евфрат.
После флангового удара генерала Баратова военные действия на этом участке Кавказского фронта, названные Евфратской операцией, прекратились. Масловский пишет:
«Из многочисленной конницы, действовавшей на фронте 4-го Кавказского корпуса, впереди была оставлена только Закаспийская казачья бригада в составе 28 сотен и переименована в Сводно-казачью дивизию, а вскоре, при перемещении ее в 1-й Кавказский армейский корпус, — в 5-ю Кавказскую казачью дивизию.
Кавказская кавалерийская дивизия генерала Шарпантье в сентябре 1915 года была отведена в корпусной резерв и расположена в Кагызмане.
2-я Кавказская казачья дивизия генерала Абациева была взята в армейский резерв и расположена в Карее.
В армейский резерв вновь взята 4-я Кубанская пластунская бригада и расположена по селениям в районе Карса, где она пробыла до декабря, когда была отправлена в Азербайджано-Ванский отряд. Эта бригада, сформированная незадолго до Евфратской операции и составленная из молодых казаков, прекрасно вела себя в бою и понесла громадные потери и фактически выбыла из строя. В трех батальонах бригады: 19, 20 и 21-м насчитывалось к 25 июля не более 200 казаков.
Донская пластунская бригада, принимавшая мало участия в Евфратской операции, была включена в состав 1-го Кавказского армейского корпуса.
1-я Кавказская казачья дивизия генерала Баратова, принимавшая большое участие в Евфратской операции, получила необходимый отдых, отведенная в корпусной резерв в район Сарыкамыша».
Прибыв в Санжан, мы встретили там третьеочередные полки своего войска — 3-й Екатеринодарский войскового старшины Миргородского (наш старый кавказец, казак станицы Брюховецкой), 3-й Линейный полк полковника Кучерова и 55-й Донской казачий полк. Сторожевыми заставами они занимали обширный район перед Мелязгертом. Все эти три полка были приданы к нашей бригаде, и мы получили другое наименование. Историческая Закаспийская отдельная казачья бригада утратила свое наименование. Наш штаб бригады переименован в штаб дивизии, но остался в том же составе: начальник дивизии генерал Николаев, начальник штаба Генерального штаба подполковник Шумилин (донской казак).
Эта новая дивизия имела только одну батарею, нашу 4-ю Кубанскую, шестиорудийного состава и 8 бригадных пулеметов системы «Максим».
Дивизии приказано занять Мелязгерт. В операции участвовали только 1-й Таманский, 1-й Кавказский полки, 4-я Кубанская казачья батарея и 55-й Донской казачий полк третьей очереди, четырехсотенного состава. Старые бородатые казаки, на крупных, мясистых лошадях, вооруженные пиками, они казались странным явлением на Кавказском фронте, малоприспособленные к каменистой горной местности Турции.
Еще стояла жара. Все высохло, выжжено, испепелено войной и проходящими здесь с боями русскими и турецкими войсками.
Турки имели против нас заслон. Он был скоро сбит, и Мелязгерт занят. Жителей в нем нет. Да это и не был город в европейском понятии этого слова.
Операция окончена. В Мелязгертском районе оставлен только Таманский полк. Штаб дивизии, штаб нашего полка с двумя сотнями — 2-й и 6-й — вернулись в Санжан. 3-я и 4-я сотни под командой есаула Калугина выдвинуты на восток и на равнине заняли село, откуда высылали сильные разъезды для наблюдения за горным массивом Суфан-даг. 1-я и 5-я сотни под командой есаула Успенского (родного брата будущего Кубанского атамана) шли с нами с задачей — пройти до самого города Ван, если можно, занять его и узнать, что там.
Наш полк был разбросан по прямой линии более чём на 150 верст. Возмущаться было чем, и мы возмущались.
В строевых частях не любили «всякие штабы». Так и говорили с нескрываемой критикой: «Ну, этот штабок!»
1-я и 5-я сотни, оторвавшись от нас, двинулись к Арджишу и дальше к Вану. Через несколько дней они вернулись, ночевали при наших, 3-й и 4-й, сотнях и рассказали: «В Ван вошли без боя. Почти одновременно с востока подошел 1-й Полтавский полк нашего войска. После оставления города Вана весной в него вошло до 200 конных курдов. Разграбив его и дорезав оставшихся там больных и дряхлых армян, курды подожгли город и ушли. Город разорен настолько, что полтавцы и кавказцы остановились биваком за городской чертой…»
«Ужасно там… — закончили они свой рассказ. — Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами. 2-я Забайкальская казачья бригада после нас отошла на восток, расстреляв заложников-курдов».
Необыкновенный случай для казаков
1, 4 и 5-я сотни ушли в село Санжан, к штабу полка, и в далеком юго-восточном углу Мелязгертской долины осталась одна наша 3-я сотня. Задача ей — вести глубокую разведку по сектору в 90 градусов, с главным направлением на горный массив Суфан-даг. Конусом с очень пологими сторонами закрывал он от нас берег Вана. Днем по склонам легкой синей струей к небу вился кизячный дымок курдов, а по ночам изредка мелькали их огоньки. Все это было далеко от нас. Наши сотенные разъезды доходили только до основания этого массива, по часам определяя расстояние в 20–25 верст. Урядник 1-го взвода Петр Асеев, казак станицы Тифлисской, вернувшись вечером с разъездом, доложил командиру сотни подъесаулу Маневскому, что по склонам горы все время в течение дня маячила конная группа в 12–15 коней. Людей не видно, но на спинах лошадей какая-то ноша.
На следующий день Асееву был дан весь его взвод казаков с задачей дойти до этой группы и точно выяснить: что или кто это.
К вечеру разъезд вернулся и привел в поводу 12 отличных верховых лошадей — рослых, свежих, хорошо упитанных. Вся сотня окружила добычу и с интересом рассматривала ее. Нас удивило, что почти на всех лошадях были седла «регулярной кавалерии», но у одних они держались на одной подпруге, у других — на двух, то есть седла застряли или на боку лошади, или под брюхом. При этом подпруги «въелись» в позвонки и глубоко, до костей, протерли все мускулы лошадям. Почти все лошади были при уздечках, но с оборванными поводьями. Картина странная, как и страшная, потому, что эти лошади, с седлами и занузданные, пробыли долгое время на воле, явно испытывая физические мучения — они не могли сбросить с себя ни седел, ни уздечек. Тем не менее они «наели тела» на хороших выпасах травы и были сильны и бодры. Этот странный вид 12 лошадей говорил о том, что случилась какая-то катастрофа с седоками и лошади оказались на воле. Что это случилось в нашей русской части — мы не сомневались, но в какой?
Казаки обрадовались этой добыче, так как у некоторых из них лошади «подбились» и, значит, есть кем их заменить. Да и вообще, для каждой конной части всякая лишняя лошадь всегда нужна. Для нашей же сотни свалилось с неба ровно 10 процентов сотенного конного состава.
Нечего греха таить — и я уже присмотрел для себя одну из них.
Маневский был очень аккуратным и исполнительным офицером. Когда мы остались вдвоем, он спросил меня:
— Федя! Доносить в полк или нет?
Я выразил мнение — не доносить. Маневский раздумывал, а потом решил донести.
— Узнают ведь все равно, — урезонивал он меня. — И будет неприятно, если объявится хозяин лошадей.
Хотя я и был сильно против этого, но логика — на стороне Маневского. Он послал рапорт командиру полка. И каково же было наше удивление, когда через три дня к нам прибыл молодой корнет 16-го Тверского драгунского полка, представился Маневскому и вручил ему предписание от нашего начальника дивизии генерала Николаева такого содержания: «Всех 12 лошадей вернуть через корнета (фамилия) 16-му Тверскому драгунскому полку Кавказской кавалерийской дивизии».