Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа
Шрифт:
Форсированный марш казаков того же Сысоева описан Денисом Давыдовым: «Нужно заметить, что казацкий полковник Сысоев выступил хотя несколькими часами позже из Яловки, но прибыл, по крайней мере, одним часом прежде меня в Зельву. Сему причина та, что я, хотя уже сделал тогда семь кампаний, но отдельно нигде не командовал и не знал [как] водить кавалерию. Сей полковник в форсированных маршах следовал всегда до 30 или 35 верст. Тогда он останавливался кормить лошадей часа 3 или 4 и следовал снова на 30 или 35 верст. Если же на маршу и останавливался, то бывало на минуту для облегчения лошадей от естественной нужды.
Я же, напротив, тогда делал на 15 или 20 верстах привалы по часу и по два без корму, а на 30 или 35 верстах с кормом. Вот почему он у меня всегда выигрывал в сутки часов несколько» {248} .
Передвижения
В походе казаки постоянно заботились о лошадях: «Партия моя, быв тридцать часов беспрерывно в походе и действии, требовала отдохновения… Для облегчения лошадей я прибегнул к способу, замеченному мною на аванпостах генерала Юрковско-го еще в 1807 году. Исключив четыре казака для двух пикетов и двадцать — для резерва (который хотя должен был находиться при партии, но всегда был в готовности действовать при первом выстреле пикетов), остальных девяносто шесть человек я разделил надвое и приказал в обеих частях расседлывать по две лошади на один час для промытая и присыпки ссадин и также для облегчения. Чрез час сии лошади вновь седлались, а новые расседлывались; таким образом в двадцать четыре часа освежалось девяносто шесть лошадей. В тот же день, по просьбе резерва, я позволил и оному расседлывать по одной лошади на один час» {250} .
Для отдыха в походе казакам требовались минимальные условия. Вот отрывок из воспоминаний Надежды Дуровой: «Я увидела группу казаков, разведших огонь и варивших себе ужин. Сошед с лошади, я подошла к ним: — Здравствуйте, братцы! Вы, верно, будете здесь ночевать? — Будем, — отвечали они. — А лошадей как, пустите на траву?
Они посмотрели на меня с удивлением: — Да куда ж больше! конечно, на траву. — И они далеко не уйдут от вас? — А на что вам это знать? — спросил меня один старый казак, смотря в глаза мне пристально. — Я хотел бы пустить с вашими лошадьми свою пастись на траву, только боюсь, чтоб она не отошла далеко. — Ну, посматривайте за нею, привяжите ее на аркан да обмотайте его около руки, так лошадь и не уйдет, не разбудя вас; мы своих пускаем на арканах.
Сказавши это, старый казак пригласил меня есть с ними их кашу. После этого они спутали своих лошадей и, привязав их на арканы, обмотали концами их каждый свою руку и легли спать» {251} .
В зависимости от обстоятельств переходы делались обычные или «усиленные». Так, 26 июля 1812 г. М.И. Платов предписал выслать в армию подкрепления: «Переходы делать им сряду 3 дня от 30 до 35 верст в сутки, а на четвертый день иметь расстах» {252} . Но после Бородинского сражения требования ужесточились: «открытое повеление» Платова требовало выступать на Москву «форсированно без раздыхов, делая переходы по шестидесяти верст в сутки, разве случится дурная погода, то не менее 50 верст» {253} .
Если казаки двигались по своей, а не по занятой врагом территории, на марше предполагалось тщательно следить за лошадьми и проводить занятия с молодыми казаками. При движении на «Москву форсированно без растахов, делая переходы в сутки по шестидесяти верст», командиры должны были наблюдать, «чтобы лошади не были доведены не только до какого-либо малейшего изнурения, а состояли бы в совершенной сытости и справности к делу противу неприятеля. И в таком случае людей весть в каждый день перехода сколь можно более пеши, снабдевая лошадей пастбищными местами и водопоями благовременною посылкою офицер для получения оных от стороны земского начальства. Всемерно заботиться, чтобы казаки во время похода приучаемы были правилам казачьей службы, то есть чтобы ловко сидели на лошадях, умели бы ими и дротиками управлять с быстротою, свойственною казакам, так чтобы все чины доведены
При свойственной казакам выносливости большие переходы на них не сказывались. Так, полк Попова 13-го прибыл с Дона в партизанский отряд Дениса Давыдова. «Сей полк, невзирая на усиленные переходы от самого Дона, представился мне в отличнейшем положении и усилил партию мою пятью сотнями доброконных казаков», — вспоминал Давыдов {255} .
Полководческое искусство донских генералов
Современники отметили, что донские офицеры не имели такого образования, как штабные офицеры, но превосходили обычных офицеров памятью, глазомером, способностью ориентироваться на местности. Так, в Вероне в 1799 г. Суворов приказал Денисову идти с казачьими полками впереди в авангарде и, по распоряжению австрийского генерал-квартирмейстера, маркиза Шателера, начать кампанию. Последний посоветовал запастись для каждого офицера планами и верными часами, необходимыми для действий в такой стране, как Италия.
Сначала Денисов встревожился, «что буду! делать офицеры, не имеющие понятия о планах и не умеющие обращаться с ними, да и часы, по бедности наших офицеров, не могут многие купить. Почему отвечал его превосходительству, Шателеру, что того нельзя сделать, а по усмотрении вначале придумаем о способах».
С первых же верст все устроилось само собой. Если начальники отряженных казачьих команд не могли передать старшему командованию названия местности, то указывали на то или другое место по строениям и отличающим их фигурам и краскам. Шателер имел возможность удостоверяться в верности показаний казаков, и когда они указывали на особенности здания, то итальянцы, бывшие при Шателере, тотчас же узнавали местность и называли ее, «тогда и казаки припоминали, что так и жители говорили, а посему и уверялись, что точно то селение, где французов видели; да и по карте показания казаков о расстоянии и направлении согласны были». По получении и сверке всех донесений начальников казачьих команд генерал Шателер сказал, «что ежели бы он не был самовидцом, то никогда бы тому не поверил, и прибавил мне, чтобы я действовал по своему усмотрению, а сам он возвратился к фельдмаршалу Суворову» {256} .
Но это было проявление обычного опыта, наработанного непрерывными походами и войнами в самых разных местах и в самых разных уголках бескрайней империи. И современники единодушно отдавали казакам должное в превосходстве за счет опыта. Но вот в стратегических способностям они казачьим военачальникам почему-то отказывали.
В предыдущих войнах с французами, турками, поляками и шведами выделилась весьма достойная плеяда донских военачальников. А.В. Суворов во время боев с поляками и в Итальянском походе весьма отличал А.К. Денисова. Уже тогда выделился М.И. Платов, возглавлявший казачьи полки в Персидском походе Валериана Зубова. В 1806—1807 гг. во время войны с французами в Восточной Пруссии и Польше ярко заблистала звезда того же А.К. Денисова и началась европейская слава М.И. Платова. Затем была изнурительная, но не менее богатая сражениями и подвигами война с турками. И там отличились те же Платов и Денисов, а еще многие Иловайские и Грековы. Лейб-казаки со своими командирами, Орловым-Денисовым и Ефремовым, прекрасно показали себя в Финляндии.
Но все это трактовалось, как обычная тактическая выучка и хорошее руководство на уровне сотенных командиров. И через век, в годы Гражданской войны, белые офицеры-«добровольцы», боровшиеся за влияние на рядовое казачество, пытались распространить мнение, «что казачьи низы способны и доблестны, а верхи бездарны и невежественны». Даже верховный вождь «добровольцев» М.В. Алексеев говорил, что у казаков «некоторые сотенные командиры были на своих местах, но выше — сплошные неудачники», В унисон с Алексеевым звучат слова донского офицера И. Плахова: «У нас были хорошие командиры полков (часто из прапорщиков) и очень часто плохие генералы…» {257}