Казаки-разбойники

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Ну да, – скандальным голосом ответила Зайка, у которой характер портился в силу ее противного возраста, – ко мне, может, в кои веки мальчик знакомиться подойдет, а я ему в лицо из газового баллончика… На опережение. Вдруг он этот ваш Крюгер?

– Какие еще знакомства среди ночи на улице? – возмутился Щеткин. – Скажу твоей матери, чтобы выпорола тебя, дурь эту из головы выбила.

– Вам только бы пороть, – обиженно огрызнулась Зайка, на которую никто еще никогда не поднял руку, хотя она в этом очень нуждалась. Щеткин был уверен, что некоторые дети начинают понимать родителей только через попку.

– И вообще – чтобы домой являлась до того, как начинает смеркаться.

– Вот еще! – фыркнула Зайка. – Все

мои подружки будут гулять, а мне домой с последними лучами солнца! Мама мне разрешает, мы с подружками по домам все одновременно расходимся.

– А я проведу профилактическую беседу еще и с твоей мамашей! – пригрозил племяннице Щеткин, досадуя, что девчонка с некоторых пор совсем отбилась от рук и он перестал быть для нее непререкаемым авторитетом. Сестрица его тоже хороша. После работы домой отнюдь не торопится. Завела роман с каким-то мужиком, теперь ее мысли только о нем. Влюбилась, как девчонка. Лучше бы воспитанием дочери занималась. Он вспомнил счастливое выражение лица сестры, когда она по секрету рассказывала ему, какое ей привалило счастье – наконец встретила мужчину своей мечты. Когда-то обожглась на отце своей дочери, тот сбежал от нее после рождения Зайки буквально через два месяца. Вдруг вспомнил, что терпеть не может, когда дети по ночам ревут. Она тогда сильно разочаровалась в мужчинах и дала себе клятву никому больше не верить. Но вот с годами душевная рана зарубцевалась, и когда встретила Михаила – доброго, отзывчивого, внимательного – одним словом, человека с полным набором положительных качеств, влюбилась в него и могла брату рассказывать о своем любимом взахлеб, будто никаких тем для разговоров больше и быть не могло. Ее просто распирало от любви. От Зайки пока тайная жизнь ее матери скрывалась, чтобы не травмировать юное создание. Мать очень боялась, что дочка запретит ей встречаться с чужим дядькой. Зайка считала, что мама должна принадлежать только ей, и не дай бог на улице кто-нибудь из мужчин обращал на мать внимание, она тут же ее выговаривала, упрекая в том, что маманя строит чужим дядькам глазки. Щеткин, зная свою сестру, был уверен, что этого и близко не было. И Зайкин эгоизм его одновременно и смешил, и раздражал. А сестра начинала смущаться и оправдываться. Как жаль, что Щеткин не отец Зайки. Уж он бы ей задал… Как же трудно теперь воспитывать детей, – думал Щеткин. Вот так тратишь на них свои годы и силы, а в результате вырастает чудовище вроде Крюгера. А ведь и у него, наверное, есть мать, которая и не помышляет, чем занимается ее сын.

17

Рабочий день только начался. Начальник отделения милиции был не в лучшем расположении духа. Он злился на всех. А больше всего на Петра Волохова, который проворонил москвича и его уже несколько дней не могут найти. Уйти он не мог. И в станице пропал, как сквозь землю провалился. Ну не иголка же он в стоге сена. Новоорлянская – не Москва, здесь каждая улица на виду, каждый человек на счету. И если его не могут найти, значит ему помогает кто-то из местных. Ведь должен он где-то ночевать, должен в конце концов что-то жрать. Человек долго без еды не может, Дмитрий Иванович Шкурат, большой любитель вкусно поесть, знал это по собственному опыту.

А тут еще новости – вчера на дороге у лесополосы обнаружен труп мужчины. Очень скоро выяснилось, что это бандит Кудря, из ворыпаевской банды. С одной стороны – большая радость, на одного бандюка меньше стало. Да еще такого калибра. Он верховодил бандой, как батька Махно в гражданскую. Но в их станице не светился, было у него другое поле для деятельности. А теперь на тебе – занесло его в Новоорлянскую, да еще и угораздило найти здесь свой конец. А теперь Шкурату надо разбираться с трупом. После смерти ворыпаевский бандит устроил им такую подлянку. Если бы его хоть просто прирезали, как Бэмби, тогда надо было бы искать одного убийцу. А тут вокруг трупа гильз – как после взятия Берлина. Дмитрий Иванович, конечно,

понимал, что сильно преувеличивает. Но он любил все измерять большим масштабом, чтобы всегда чувствовать свою важность.

Вчера, когда все отделение милиции выехало на место преступления и сообща начали изучать обстановку, Кирик не удержался и воскликнул:

– Да тут целое поле боя! А машин сколько было, вы гляньте, Дмитрий Иванович, со стороны Ворыпаевки прикатили, с нашей… Постояли, вон следы от протекторов поглубже, а рядом следов, следов! Сколько же их было? Натоптали, сволочи, ни хрена не поймешь. Видать, много. Может, человек по десять с двух сторон в засаде сидели, а потом еще по десять прикатили. Если, конечно, никто в багажнике не ховался. Тогда еще больше.

– Молчи, умник, – оборвал его Дмитрий Иванович. – Раз с двух сторон съезжались, сходка у них тут была.

– А у кого? – полюбопытствовал Петро.

– А я откуда знаю? – огрызнулся начальник. – Нам теперь над этим делом потумкать надо. И не обошлось здесь без участия москвича, нюхом чую. Как он к нам заявился, одни неприятности пошли. Такого коня украл! – раз, загнул один палец начальник; Бэмби зарезали – два. Не прошло и суток – этого лысого пристрелили. Это уже три. Он загнул третий палец.

– Кабак спалил москвич! – услужливо подсказал Петро. Он чувствовал свою вину перед начальником за то, что не устерег коня и москвича, и из кожи вон лез, только бы заслужить благосклонность начальника.

– Дурак, шо ли? – удивился Кирик. – На кой твоему москвичу наш кабак? Он его, наверное, и не видел, это не его пошиба заведение. У них в Москве знаешь какие рестораны? Тебе такие и не снились.

– Отставить разговорчики, – осадил подчиненных начальник. – Думаю, к кабаку москвич отношение не имеет. Действительно, на кой он ему? Но трупы, трупы… К ним он точно как-то причастен. Черт бы их всех побрал. Повадились прижмуриться именно на нашей земле. Всю статистику нам подпортили… И это всего за два дня. А шо же нам ожидать дальше?

Начальник прохаживался в раздумьи по пыльной траве на обочине, чтобы не наступать на многочисленные следы.

– Ну шо все стоите? Развесили уши… Работайте! Ищите улики. Все по пакетам. Отправим в город в судмедэкспертизу. Нехай они голову ломают, кому что принадлежит. Вон окурков и с той, и с этой стороны. Значит, стояли, балакали. Вон след на пыли, кого-то волокли. Или он сам полз. Давайте, изучайте. Мне, что ли за вас тут ползать? – раздраженно спросил он и закурил.

– А этого жмурика куда? – указал пальцем на Кудрю Петро.

– Знамо дело куда – в мешок и в город. Давайте что-нибудь ему на морду киньте. А то смотреть неприятно, – поежился начальник.

Петро и сам жмуриков недолюбливал. А если честно – то опасался. Ему всегда казалось, что жмурик может неожиданно ожить и цапнуть его своими холодными пальцами. Но делать нечего, приказ есть приказ. Он достал из машины черный большой пакет, подозвал Кирика и они вдвоем стали запихивать тяжелого Кудрю в мешок. Петро старался не смотреть в открытые глаза трупа и только радовался, что жмурик пролежал на солнце совсем недолго, старик Деревянко его первый обнаружил и тут же сообщил в милицию. При том так бежал, что забыл про свою больную ногу. Наверное, это было самое сильное впечатление за всю его долгую жизнь. Трупы на дорогах не часто валяются.

– Тяжелый, сволочь, – пыхтел над трупом Кудри Петро.

– Не говори так про покойника, а то с того света придет. Знаешь, какие они мстительные? – предупредил его Кирик.

– Та тю на тебя! – сплюнул Петро и наконец втиснул ноги Кудри в мешок. Сообща застегнули молнию и поволокли Кудрю к машине.

– Бачил, какие у него ботинки? – спросил пыхтя Петро, удивляясь тяжести мертвого тела. По виду Кудря был не такой уж и крупный, а весил, как тонну.

– Хорошие ботинки, импортные, ну та й шо? Даже если нашего размера, не станешь же снимать с мертвяка.