Казаки в Абиссинии
Шрифт:
Ночь с 26-го на 27-е января. От Аваша до Тадеча-Мелька, 54 версты. Еще, когда конвой ехал в вагоне третьего класса Курско-Киевской железной дороги и вел разговоры об Абиссинии, в свободные минуты распевая «песни русские живые молодецкие» — в конвое составилась песня, перифраз известной уральской разбойничьей — «За Уралом за рекой»; — песня понравилась офицерам и чиновникам отряда, полюбилась казакам. Роскошный ли голос запевалы, длинного безбородого и безусого уральца Сидорова, слова ли, так подходящие к нашей бродячей боевой жизни, напев ли ее, бодрый и воинственный, но песня стала боевой песней лихого конвоя, стала как бы его полковым маршем. И вот 26-го января мы за этим самым Авашем, мы выступаем, когда низкое солнце спускается за горы и темная
Песня переливается в вечернем воздухе тает в просторе желтой степи. Пыльная мягкая дорога вьется между травы, кое-где покрытой кустами мимоз. После того, как вчера тропическая ночь проучила нас за наше легкомыслие ехать в рубашках — люди одеты в верблюжьи куртки…
На север степь тянется без конца. Далеко на горизонте чуть видны крутые скалы старинного эфиопского города Анкобера.
— «Анкобер», говорит переводчик и показывает на холмы, где чуть видны огни. — «Анкобер — вон старый дворец, вон церковь»…
Кроме утесистых гор ничего не видно…
Слева тянется скалистый горный хребет, когда дорога подходит к нему, галька покрывает песок и идти становится трудно.
Вдали видны высокие горы — это Фонтале, где грузовые мулы будут отдыхать три часа; мы идем мимо.
Солнце спускается ниже и ниже, становится овальным, малиновым и наконец скрывается за прозрачные фиолетовые горы Фонтале. Становится темно. Над головой сверкают семь звезд Ориона, роскошный Южный крест загорается на горизонте, а напротив сверкает Полярная звезда. Под ногами лошади ничего не видно. Пыль, как река волнуется сзади, кусты надвигаются, как привидения, находят близко, близко и снова уходят, оставаясь сзади. На востоке появляется румяная луна. Она не отряхнулась еще от дневного сна своего, не светит, но стыдливая и робкая, окруженная пурпурным ореолом, словно
Выступив в 5 1/2 часов вечера, мы в 9 1/2 подошли к Фонтале. Здесь у подножия крутых скал отдыхал наш караван. Через узкое ущелье, образованное с одной стороны горным обрывом, с другой отвесными скалами мы прошли на следующее плоскогорье. Характер местности несколько изменился, травы стало меньше, зато, то и дело приходилось спускаться по крутым каменным обрывам в узкие балки и потом подыматься снова наверх по крутой каменной лестнице.
Часы тянулись за часами, а мы все шли, шли вперед, то преодолевая песчаную равнину, то карабкаясь no отвесным камням утесистых обрывов.
И вдруг впереди раздались выстрелы, один, другой, третий…
Что случилось? He дикие ли данакили племени Карайу осмелились напасть на усталых слуг?… Я поскакал вперед. Оказалось, громадная львица перебежала дорогу и кинулась в высокую траву к горам; несколько Казаков бросились ее преследовать, дали несколько выстрелов, но зверю удалось скрыться между кустов.
В эту же ночь поручик К-ий видал, льва на дороге, но за темнотой ночи не мог выцелить.
Усталость от ночного движения сильно сказывалась на лошадях, которые еле брели по каменистому грунту. Мы шли подряд уже восьмой час. Я спешил конвой и мы поплелись по пустыне. To и дело попадались крутые балки, каменные ступени были так высоки, что приходилось спускаться на руках. С боков зияла пропасть, черная, мрачная… Часто обрываясь и падая на острые каменья, мы сходили в сухое русло горного потока и снова карабкались наверх. Лошади стонали от боли, ступая усталыми ногами на камни. И таких больших спусков было три, да шесть малых. Около 3-х часов ночи растительность стала богаче, появились раскидистые мимозы, трава исчезла и голый песок лежал кругом, вдали слышался непрерывный шум горного потока Кассама.
В 3 1/2 часа утра, после 11-ти-часового ночного перехода, мы подошли к Кассаму и остановились на песчаном берегу, в роще высоких мимоз.
До рассвета оставалось три часа; наши палатки, шинели, бурки были еще далеко, а между тем было очень холодно и сыро. Казаки принесли сухих ветвей мимозы и развели большой огонь и мы полегли вокруг этого костра вперемежку офицеры и казаки, и в то время, как одна сторона тела жарилась на огне, другая мерзла и сырела в холодном ночном тумане.
Наши вьюки начали приходить лишь в 10-м часу утра. Черные слуги еле тащились, грузовые лошади падали и стонали, одна лошадь из под вьюка была брошена в пути
— «Ну ступай, Ольде-Силяс», слышу голос у костра, «ложись-ка, брат, спать. Ведь экий конец пёхом пропер».
Смотрю кашевар Терешкин укладывает спать черного слугу конвоя. Но кто же принесет ему воду, кто вымоет котлы, вскипятит чай? Да, он сам, Терешкин, незнающий отдыха славный лейб-казачий трубач, золотое сердце, добрейшая душа, терпеливый и выносливый.
Утро; весь лагерь спит. Мулы и лошади пасутся и щиплют желтую травку по берегу широкого Кассама.
А потом купанье на каменьях реки и охота в лесу мимоз. Поручику A-и на этой охоте удалось убить самку куду, громадную безрогую козу, серой масти с поперечными, как у зебры белыми полосами…
Весь день и ночь стоим на берегу Кассама у места, называемого Тадеча-Мелька…
Ночь с 28-го на 29-е января. От Тадеча-Мелька до Минабелла (9 час. 20 мин.), 50 верст. Река Кассам имеет ширину 5 саженей и глубину у Тадеча-Мелька до 2 аршин. Она то течет широким потоком по каменьям, разливается тонким слоем по руслу, а потом упадает невысоким каскадом и образует широкую промоину со свежей зеленоватой водой. Купанье прекрасное. Под вечер Кассам, обрамленный цветущими олеандрами, покрыт купальщиками. Каждому хотелось вымыться перед третьим ночным переходом.