Казанова

Миллер Эндрю Д.

Она замолкла и улыбнулась ему. Он взмахнул рукой, дав ей знак продолжать рассказ.

— Единственная сложность, мсье, в том, что для него нужно слишком много компонентов — розовое желе, шафран, тертый рог, морские коньки. Шевалье просто не представляет себе, сколько всего надо. Да к тому же бутылки, пробки, этикетки… Это огромные расходы, мсье.

— Мадам, я вас прекрасно понимаю. И каковы же примерно эти расходы?

— Прямота мсье делает ему честь. Правда, Мари? Я убеждена, что если речь идет о деньгах, от женщин нельзя ждать разумных суждений. Однако мне посоветовали вложить сто гиней. Эта сумма покроет все расходы.

— Помилуйте, мадам, кто же ваш добрый советник?

— Монсеньор хорошо знаком с этим

джентльменом: шевалье Гудар.

— С Гударом? Ну конечно, если Гудар берется за дело, то безопасность гарантирована. Допустим, я внесу такую сумму, и ваш бальзам, ваш эликсир будет изготовлен. Тогда мы все станем сказочно богаты. Верно, мадам?

Тетка осторожно потрогала свою вышивку на платье. У нее было странное, робкое выражение лица.

— Я приму решение сегодня вечером, — сказал Казанова и повернулся к Шарпийон. — И сообщу вашей прекрасной племяннице, когда она явится ко мне.

Тетка улыбнулась:

— Я пришлю ее к вам, мсье. Ведь речь идет о ее будущем, а я только о нем и думаю.

— И я тоже, мадам.

Они встали из-за стола.

глава 9

Шарпийон вернулась в сумерках. Казанова наблюдал, как она расплатилась с носильщиками, макушка ее головы доходила им до груди. Пройти им пришлось всего-то ничего, а груз их был легок, но отчего-то они пыхтели, как быки. Она отдала им монеты и повернулась к висевшей над дверью кардановой лампе. Когда Шарпийон поднялась по ступеням и поглядела в окно, шевалье скрылся в комнате. В гостиной за столом четверо мужчин играли в карты. Даже в Лондоне Казанова не смог избежать встреч с этими авантюристами из международного полусвета. Когда-то они вместе веселились, устраивали вакханалии, сидели в одних тюремных камерах или забирали деньги со стола для фаро. Едоки чужих ужинов. С ними и сотнями им подобных он побывал в разных переделках от Британии и до Ташкента. Но теперь от этих акул и неотразимых наглецов осталась лишь жалкая оболочка. Их трудно было узнать: худые, циничные мужчины с плохой кожей, верткие, словно змеи. Разве что мрачная бравада — единственная сохранившаяся черта — напоминала об их прошлом.

Жарба объявил о приходе Шарпийон. Когда она вошла в гостиную, мужчины прервали игру. Они отодвинули стулья, встали и галантно поклонились. На ней были платье из переливчатого шелка, чепец с белым пером и длинный алый плащ, который из-за глубокого капюшона обычно называли «капуцинским». Игроки чуть не распяли ее своими взглядами. Казанове хотелось топнуть ногой, швырнуть им в лицо фарфоровые фигурки, но он понимал, что они не способны вести себя иначе. Шарпийон притягивала к себе, как магнит. Из-за такой девушки, из-за такой красоты бог и превратился в лебедя.

— Моя дорогая Мари.

— Шевалье.

Он взял ее руку и поцеловал, на мгновение прикоснувшись кончиком языка к нежной коже.

— Я провожу вас в другую комнату. Мы сможем обсудить там предложение вашей тети. Я все приготовил.

Закрывая дверь, он услышал, как один из игроков в карты произнес:

— Предложение тети? Вот не знал, что это так называется.

Они остановились на пороге, он оглядел кабинет и довольно кивнул. Днем он сумел создать здесь подходящую обстановку. Погасил лампы, оставив лишь горящий камин и зажженный канделябр на полке. Закрыл ставни, опустил занавеси, и сад исчез из вида. На изящном английском столике с ножками, как у борзой, стояли бутылка шампанского и два зеленых хрустальных фужера. Пробка от шампанского мягко ткнулась ему в ладонь, и он вспомнил, как в первый раз точно такая пробка угодила ему в переносицу, словно пуля. Шампанское со вздохом вспенилось и заструилось потоком серебристых пузырьков. В фужере они превращались в золотистые. Шевалье и Шарпийон отпили по глотку, и она ухмыльнулась. Кончики его пальцев стали влажными.

На столе рядом с бутылкой

лежали плотная стопка бумаг и алый восковой сургуч для печати. Он обмакнул перо в чернильницу и написал на первой странице:

Бальзам жизни

аккуратным почерком, выработавшимся у него в юности в юридической конторе Джованни Манцони в Венеции. Далее воспроизводились несколько абзацев из вчерашней «Уайтхолл Ивнинг Пост», которые, на его непросвещенный взгляд, выглядели достаточно солидно, хотя там вполне могла излагаться и какая-нибудь скандальная история или даже редакционное уведомление о возможности избежать инфлюэнцы, новой болезни из Италии. Шевалье подумал, что Шарпийон, подобно ему, не разберется в этой смеси вульгарной латыни и нижненемецкого. Да и тусклый свет не располагал к внимательному чтению. Он придвинул бумаги, дав ей возможность пробежать по ним взглядом и заметить его подпись крупными буквами в конце последней страницы, а затем усадил в гнездо из мягких подушек, по-прежнему держа девушку за руки. Шевалье и сам еще не знал, с чего начнет. Он прикоснулся к ее руке и провел ею до своего локтя, потом подался вперед и поцеловал самую нежную точку за ухом — там, где подбородок смыкается с шеей.

Она позволила ему на мгновение задержать губы, а потом вырвалась из его объятий и направилась к огню. Ее лицо сделалось темно-пунцовым, и он не мог понять, отчего Мари так покраснела. От скромности? От гнева? От страсти? Полминуты они оба молчали. Она первой сделала выпад, и теперь он должен был его отразить. Шевалье услышал легкий шорох карт в соседней комнате.

— Надеюсь, мсье, что вы сможете удовлетворить просьбу моей тети, — сказала она.

— А я надеялся, Мари, что мы сумеем удовлетворить друг друга. — Как еще он должен был ответить?

— О чем вы, мсье?

— Вам не будет скучно, моя дорогая. — Казанова протянул ей руку, но девушка не сдвинулась с места.

— Я боюсь, мсье…

— Боитесь?

— Что мы не поняли друг друга.

— Обещаю вам, Мари, что ваша тетя все прекрасно поймет.

— Мсье, племянница может совершенно не разбираться в том, что поймет ее тетя.

— Думать так, моя дорогая, просто очаровательно…

— Тетки весьма общительные женщины, мсье.

— А ваша в особенности, Мари. Я уверен, вы знаете — она и ваша матушка задолжали мне деньги. Изрядную сумму. Шесть тысяч франков, если быть точным. Двести пятьдесят фунтов стерлингов. У меня есть счета с их расписками.

Она посмотрела на языки пламени и положила руку на каминную полку, вычерчивая пальцем маленькие кружки по дереву.

— Мсье, вы говорите не по делу, — заметила она.

— Не по делу?

— Деньги предназначены для бальзама, мсье.

— Деньги, Мари, гинеи, которые просит у меня ваша тетя, предназначены для вас. Они…

— Это подарок?

— Совершенно верно. И конечно, я рассчитываю на ответный дар.

— Но подарки либо преподносят бескорыстно, либо не преподносят вообще.

— Мари, человек дарит что-нибудь тем, кто его осчастливил.

— А я вас осчастливила? Что же, мсье, вам делает честь эта готовность помочь семье бедных женщин.

Она была освещена пылавшим в камине огнем и выглядела почти героически: Жанна д'Арк, противостоящая англичанам в Руане. Выходит, он неверно оценил Шарпийон? В конце концов, он о ней ничего не знал, кроме того, что она молода, потрясающе красива, а ее мать должна ему деньги. Чем были ее сопротивление, отговорки, отказ продолжать игру, исполняя предназначенную ей роль, — искусством опытной кокетки или же скромностью молодой женщины, столкнувшейся с нежелательными знаками внимания? На минуту он передвинулся, переменил позу и начал массировать себе виски. Он охотно снял бы парик и почесал голову. Очевидно, в его планы, в его расчеты вкралась какая-то ошибка. Он оставил без внимания небольшую, но существенную подробность.