Казарма
Шрифт:
Увы, Юра Шибарев, продержался три дня. Сначала с ним беседовал секретарь парторганизации части майор Фоминых, затем замполит подполковник Кротких, потом командир части полковник Собакин. Собрался в конце концов целый конгресс - всё это высшее полковое командирство плюс наши ротные Касьянов и Борзенко. Они сумели убедить ефрейтора Шибарева, что ему лучше всего стать, просто необходимо стать членом КПСС. А иначе, как рассказывал Юра, ему обещалась очень и очень интересная служба до самого дембеля.
Я буквально упрашивал, умолял Юру не отступать, остаться человеком своих убеждений, я надеялся сам через его поступок стать хоть
И вот ситуация перевернулась. Теперь мне предстояло пройти те же нервотрёпные испытания, тот же путь. Теперь уже ефрейтор Шибарев убеждал меня проявить характер, совершить поступок. Я пока держался храбро.
Храбрость же моя заключалась в том, что я нагло врал и Косе, как мы звали Касьянова, и старшему лейтенанту Токареву, командующему комсомолом части, что доклад мой ещё не готов. Поначалу я вообще заявил, что буду выступать без шпаргалки, но этот фокус не удался: мне буквально приказано было не выкаблучиваться - без санкции свыше комсорг не имел права сказать на собрании ни единого слова.
Самое поразительное, что ни офицерам, ни мне сразу как-то не пришла в голову весьма простая мысль, что можно написать предварительно одно, а потом встать на собрании и говорить от души. Ведь не до такой же абсурдности дожили мы в наше демократическое время, чтобы выступавшему с отчетом секретарю комитета комсомола заломать назад руки и забить в горло кляп!..
Короче, у меня остается единственная наивная надежда, что цензоры не успеют просмотреть мои листочки до начала собрания.
И, кажется, Бог пока на моей стороне. Вваливается в казарму чумазая гомонящая толпа сапёров, притопавших на обед. Юрка сразу сообщает мне препреятнейшее известие: к нам едет ревизор - генерал-инспектор аж из самой Москвы. Ждут его после обеда.
Вообще-то мы, сапёры, проверяющих не любим, а они шастают к нам чуть ли не каждую неделю. Больно уж бурная суматоха поднимается перед из приездом. Любят у нас - и не только в армии!
– пустить пыль в глаза высоким гостям, нанести потщательнее глянец показухи. Вот и сегодня, я уже знаю, по два-три отделения из каждой роты на работу после обеда не выйдут, начнут мыть, подметать, белить, скоблить, красить, вылизывать, прикрывать, убирать, выставлять и проч., и проч., и проч. Иногда доходит до грустного комизма: хорошо, что сейчас трава на газонах успела пожухнуть совсем, а если б чуть раньше, в начале октября, то принялись бы сапёры по приказу усердствующих командиров малярными кистями освежать зеленой краской пожелтевшую траву на газонах...
Надо будет сразу после столовой от греха подальше окопаться в штабе, в своей радиогазете, а то под горячую руку Жора ещё заставит какие-нибудь стенды в Ленкомнате подновлять. Нужны сто лет этому столичному генералу наши стенды!
...Комсомольское собрание начинается на час позже намеченного времени в 20.00. Все комсомольцы сидят, уже кемарят, шуршат под столами газетами, перечитывают опостылевшие планшеты на стенах с соцобязательствами и цитатами из наших молитвенников - армейских уставов. Все приготовились, как обычно, отдохнуть от суматохи стройбатовской жизни, взвинченной сегодня ещё и визитом толстого брюзгливого генерала.
Как водятся, открывает собрание замполит роты младший лейтенант Касьянов. Мужик он неплохой, с нами держится по-людски, "выкает", особо командирствовать не любит, но здорово занудлив и говорлив. Вот и сейчас он встаёт, приглаживает
– Скоко как вы сами понимаете можно говорить об этих молодцах в кавычках если можно так выразиться которые мешают всячески так сказать нормальной жизни нашего подразделения и можно добавить забыли как говорится о том к чему обязывает ношение солдатского мундира и звание в частности военного так сказать строителя...
Под журчащую, без запятых, речь младшего лейтенанта удобно думать о своём, размышлять, вспоминать...
Кося, когда прочитал перед самым собранием мой отчётный доклад, так разволновался, что начал заикаться. Он в момент сделался пунцовым и вспотевшим. Он принялся умолять меня смочить голову холодной водой, сделаться нормальным и быстренько состряпать обычный отчет. Поняв, что я чокнулся всерьёз, Кося помчался с моей тетрадкой в штаб части. Вскоре за мной прибежал посыльный ефрейтор.
В кабинете полковника Собакина сформировался мощный офицерский корпус, который по всем правилам демагогической тактики сразу взял меня в плотное кольцо словес, угроз, увещеваний и предложил капитулировать.
Я держался сколько мог.
Меня добил и уничтожил подполковник Кротких, мой непосредственный начальник по радиогазете, мой любимый офицер и до сего дня безусловно уважаемый мною человек. Я как раз и надеялся, что он поймёт меня, поддержит. Ведь он честный, умный и уже седовласый мужик. Ну неужели ему самому не надоела эта бесконечная вязкая елейная ложь!.. Я же ведь не к войне с Китаем и не к забастовке хочу призвать своих сапёров-комсомольцев, я же просто хочу сказать вслух то, что сами они видят и прекрасно знают. Да в конце концов, что же мы все с ума, что ли, посходили? Что же мы страусиный принцип существования сделали своим жизненным принципом?!
– Вот что, Саша, - сказал, как бы подытоживая нервный разговор, подполковник Кротких, - тут мы погорячились (он имел в виду Мопса и Жору), переборщили - ты нас пойми. Угрожать мы, конечно, не угрожаем (как раз угрожали, поэтому я ещё и держался), а, наоборот, просим, да, просим нас понять. Думаешь, у нас душа не болит за всё, о чём ты хочешь сказать на собрании? Ещё как болит! Так ведь наскоком все эти проблемы не решишь, надо сначала всё продумать, взвесить, спланировать... К тому же, мы уже начали подводить итоги к седьмому ноября, ваша 5-я рота реально претендует на первое место - понимаешь? Тебя мы вот туг тоже решили поощрить, как комсорга и как вообще отличного военного строителя - присвоить тебе очередное воинское звание сержант...
Передо мною на столе лежит та же самая тетрадка, только три первых листочка из нее выдраны. Теперь в ней слова и цифири нового, спешно набросанного доклада: социалистические обязательства... рекордная выработка... повышение уровня... процент выполнения...
Я смотрю на благородный красивый профиль подполковника Кротких, вынужденного из-за меня наблюдать ротное комсомольское собрание, на квадратную мрачную физию капитана Борзенко, на сонную равнодушную мордашку старшего лейтенанта Токарева, на вдохновенный розовый лик младшего лейтенанта Касьянова, оглядываю отупевшие от его речи лица сапёров и накачиваю во все фибры своей застоявшейся души решительность и спокойствие.