Каждому своё

Зеев Артур

— Мария, Вы умеете танцевать?

Неожиданный вопрос командующего вырвал женщину из задумчивости.

— Простите, оберштурмбаннфюрер?

— Вы умеете танцевать, Мария? Раньше все девушки любили танцы, но я давно далёк от молодёжи...

— Да, умею, смотря что... Вы это к чему?

Оберштурмбаннфюрер грустно улыбнулся, как будто чему-то своему. Качнулся на каблуках, заложив руки за спину, и продолжил:

— Да так. Интересно стало... Вы умеете танцевать танго?

— Танго? Это же «дегенеративное искусство», нельзя...

— К чёрту рассуждения партийных крючкотворцев об искусстве! Ответьте уже на вопрос:

Вы умеете танцевать аргентинское танго?

Женщина глубоко затянулась и задумалась. Танго... Кажется, когда-то выпускница Лейпцигского медицинского Мария Хиль любила танцы. На танцах она познакомилась со своим мужем, будущим героем битвы за Сталинград. Там, под Сталинградом, он и остался зимой сорок третьего. После года хаотичного отступления по проклятой «руслянд» медсанчасть, в которой служила Мария, переформировали, а её саму назначили в данный укрепрайон. Тогда ей это казалось неплохим тихим местом, которое уж точно останется за Рейхом. Можно было не бояться за свою жизнь и не хоронить каждый день мальчишек младше неё. Но достаточно быстро всё изменилось, и передовая вернулась к Хиль...

— Я... Я не знаю. Я не помню.

— Как это — Вы не помните?

— Когда-то, до войны, я вроде бы танцевала. В том числе и танго, если мне не изменяет память... Но это было в другой жизни.

Офицер ничего не ответил. Качнулся ещё раз на каблуках, почесал шрам над правой бровью. Потом неожиданно для себя самого протянул врачу руку, силясь улыбнуться:

— Мария, а если я предложу Вам танец — порадуете старого вояку?

— Вы сейчас серьёзно?

— Абсолютно. Я не танцевал четыре года, но сегодня утром наконец починил патефон и хочу успеть напоследок насладиться танго.

Женщина посмотрела на оберштурмбаннфюрера совсем иначе, чем обычно. Представила, как Отто был ещё молод и танцевал танго со своей возлюбленной где-нибудь в прекрасном Берлине двадцатых, как мечтал о чём-то большем, чем пережить очередную бомбёжку... Как же много всего произошло ужасного, что идейный доброволец и путчист превратился в матёрого офицера СС и вешателя партизан...

Врач докурила, потушила окурок о стену. Ещё раз долго и внимательно посмотрела на Пройсса, попробовала улыбнуться в ответ:

— Мне надо переодеться.

— Вам хватит минут пятнадцати?

— Давайте лучше полчаса.

Оберштурмбаннфюрер кивнул, отсалютовал и отправился в свой кабинет, прихрамывая. Мария поспешила к себе...

Через полчаса в дверь к Отто Пройссу тихонько постучали. Офицер отворил и замер в изумлении на пороге. Перед ним в элегантном чёрном платье стояла роскошная фрау с неярким макияжем. Мария как будто помолодела сразу лет на семь и даже постройнела. Изящным жестом врач протянула руку для поцелуя — Отто задержался дольше положенного, наслаждаясь запахом фиалок, который смог перебить даже ароматы крови и гноя, обычно указывавшие на приближение Хиль.

— Фрау Хиль, Вы прекрасно выглядите!

— Благодарю, герр Пройсс. Простите, что наряд отдаёт некоторым трауром из-за обилия чёрного бархата: в условиях войны несколько сложно достать достойное платье для танго...

— Не извольте беспокоиться. Как видите, я ни в парадном мундире.

Фрау кивнула с улыбкой и позволила себя проводить под руку в центр комнаты. Оберштурмбаннфюрер предложил ей бокал красного сухого из личных запасов, после, напевая, проследовал к патефону и запустил пластинку. Отражаясь от сетки трещин на паскудно-зелёных стенах кабинета, помещение наполнили прекрасные звуки аргентинского танго. Пройсс встал в танцевальную позицию и галантно протянул руку. Мария снова улыбнулась, широко и искренне, после сблизилась с партнёром так близко, как только позволяли приличия, и пара закружилась. Мужчина не мигая смотрел в глаза женщины — и оба они как будто вышли в танце за пределы войны, остались вдвоём в своём мире...

Канонада смолкла, и по периферии укреплений начали трескуче перекликаться пулемёты штурмовых отрядов пехоты. Заливаясь слезами и постоянно оступаясь, по коридору тащился обершарфюрер СС Фридрих Браун. Офицер был безоружен, на его плече повис Клаус, пытаясь зажать разорванный живот, из которого норовили вывалиться кишки: один из последних снарядов советской армии разорвался прямо перед Мюллером. Браун дотащил друга до кабинета оберштурмбаннфюрера, прислонил к стене и неистово замолотил руками в дверь. Со скрипом петель стовосьмидесятисантиметровое полотно толщиной в тридцать миллиметров пропустило обершарфюрера внутрь. Браун зашёл, осмотрелся, упал на колени и обхватил голову руками.

В кресле лежал уже начавший остывать труп Отто Пройса. На его коленях, прижавшись лицом к увешенному наградами мундиру, примостилась Мария Хиль: женщина и мужчина обнимали друг друга. На столе рядом с бутылкой красного сухого и пустыми бокалами лежали две опорожнённые ампулки из-под яда и шифровка из центра. Подойдя к столу на негнущихся ногах, Фридрих взял бумажку и прочёл: «Линия фронта с советами прорвана. До вас им не более суток пешим маршем. Возможности оборонять рубежи нет, части стянуты к Праге. Возможности эвакуации нет. Разрешено умереть любой смертью, достойной офицера. Центр.»

Обершарфюрер перестал плакать, размазал по лицу слёзы. Огляделся, только сейчас услышав неприятный скрип иглы патефона, застрявшей на виниле. Подошёл на звук, подключил к аппарату динамики бункера и поставил пластинку на новый круг: укрепрайон наполнился узнаваемой мелодией аргентинского танго. Фридрих вернулся к Мюллеру, попробовал привести его в чувство. Заметив остекленевший взгляд, снял с плеча Клауса автомат, передёрнул затвор и направился к выходу из бункера на оборонительные позиции. Там его встретила горстка солдат:

— Солдаты! Оберштурмбаннфюрер Отто Пройсс и доктор Мария Хиль мертвы. Штурмшарфюрер Клаус Мюллер скончался от полученных при обстреле ранений. И я, обершарфюрер СС Фридрих Браун, поведу вас сегодня в бой. В последний бой этого укрепрайона. За мной!

Гарнизон бункера схлестнулся в яростной атаке с авангардом РОА под страстный мотив Южного креста.

Разные дороги

Наше дело правое! Победа будет за нами!

Мелкий холодный дождь немилосердно бил в лица заключённых-каналоармейцев: их силами равняли с землёй замок канувшего в лету князька. Область недавно вошла в состав советского государства, а потому пережитки царизма попадались с завидной регулярностью... На небольшой веранде дачного домика, укрывавшей от непогоды надзирателей и их верного помощника из числа самоохраны, уже сложно было дышать от табачного дыма. Сквозь рукотворные сизые облака прозвучал гнусавый прокуренный баритон: