Каждый убивал
Шрифт:
Да, Ника всем делится. Она и Катюха. Родственница и сокурсница. Целых две подруги. Не у каждой такое богатство…
Но Катюха Лавринец теперь далеко, в Испании со своим Мишкой, миниолигархом, а Ника, слава богу, здесь. Не баба – ангел во плоти.
Впрочем, что тут удивительного…
Вмиг срабатывает привычка анализировать всю информацию перед тем, как писать очередную статью, и хотя сейчас практической цели никакой нет, сознание Анжелы идет по проторенному пути, итожа Никину жизнь.
Единственная дочь упакованных областных функционеров, конвертировавших высокие
Но другие, в обстоятельствах и покруче Никиных, – не люди, а звери. А она все в облаках добродушно витала, пока не забеременела от женатика. Любовь – первое, что добыла себе самостоятельно, без помощи родителей. Но родила – и вот-вот получит то, что хочет: Олег вроде как раз сегодня бросает свою наркошу и переезжает к ним. К Никусе с дочкой.
Потому и парикмахерша на дому – надо выглядеть на все сто!
И все-таки как нашей тихоне удалось захомутать этого плейбоя? Скандалов вроде не устраивала, не шантажировала и ультиматумов не ставила… Доброта, любовь, покорность все еще работают?
Да нет, скорее всего Никина матушка припугнула доморощенного Казанову. За спиной у балованной дочки. Но чем? Интересно, каким аргументом вдарила ему по темечку? Там расклад – не дай бог! Олегов законный, паспортный тесть – настоящий олигарх, с корнями во власти. Куда тетушке с ее подмосковными супермаркетами, пусть и несколькими! И тягаться не стоит.
Да и на Никусю законная Светка вчера надавила… Стерва! Никогда ее не видела, а почему-то ненавижу.
Ладно, поживем – увидим…
Анжела отгоняет от себя темноватое предчувствие, что ждать придется недолго…
Выскочив из подъезда на крыльцо, она притормаживает: с неба ка-ак ливанет!.. Это почему-то злит. Рука нажимает на кнопку дистанционного ключа, и еле слышный из-за дождя писк извещает, что ее послушный «поршик» открыт для хозяйки.
Все-таки промокла! С волос капает, кофтенка прилипла к спине. Ой, а новые башмачки? С ними что? Неужели три сотни фунтов, отданные за них в лондонском «Либерти», не гарантируют стойкости перед непогодой?
Повернув ключ зажигания, Анжела снимает синюю туфельку с правой ноги и ощупывает ее. Снаружи, внутри… Вроде молодец, выстояла. Парой бумажных салфеток, которые всегда заначены в бардачке, она тщательно промокает дождевые капли.
Взгляд в широкоформатное зеркало не ободряет. Разворошенное ветром и дождем гнездо волос надо как-то закамуфлировать. В расхристанном виде нельзя светиться даже перед парикмахершей: не будет у той куража работать с такой кулемой. А уж о соседях по дороге и говорить нечего. Проверено: неприбранную обматерить могут, подрезать, гаишники придираются – сдерут даже за пятно на дверце. Но стоит причепуриться – почти все джентльменами становятся, лейтенантик как-то телефон попросил. Осмелился, преодолел стенку, которую почти автоматически выстраивает подсознание Анжелы при встрече с незнакомыми. Красавчик, цену себе знает…
Пара секунд, и темная шелковая лента, нашаренная в бардачке, перечеркивает высокий белый лоб. Присмиряет кучу растрепанных волос. Так получше. Вылитая Жюли Аделаида Рекамье, что висит в семьдесят пятом зале Лувра, слева от входа под потолком. Тот же вытянутый овал лица, волевые скулы, каряя глубина глаз…
На Садовом, конечно, пробка. Ничего, мы переулочками…
Увы, не одна я такая умная. И здесь уже забито, да еще машины, приткнутые к тротуарам с обеих сторон улицы, сужают проезжую часть. Яйца бы оторвать у того идиота, который застраивает город, не заботясь о гаражах и парковочных местах.
Надо Нику известить, что опаздываю. Кормящую мать лучше не волновать.
Тревога, которую в самых разных ситуациях удается загнать в стойло, вырывается наружу, когда номер кузины с тупым упрямством отвечает длинными гудками. Куда она подевалась? Может, просто не слышит звонка? Например, сунула сумку с мобильником в шкаф, а сама в ванной… Или звук отключила, чтоб не разбудить малышку… Или…
«Не нагнетай!» – приказывает себе Анжела, но подчиниться добровольному приказу не получается. Мысли заносит в такую темную глубину, что от ужаса приходится вырулить в правый ряд и притормозить у обочины. Не гневи Бога ропотом, молись ему шепотом. Глаза зажмурены, голова склонена к рукам, до белизны сжатым в замок. Молитвенная поза останавливает трясучку.
Делай что можешь!
Еду…
С опозданием на полчаса, чертыхаясь, Анжела набирает на табло у подъездной двери номер Никушиной квартиры. Козырек маленький, ветер то и дело нагоняет струйки дождя на спину, за ворот.
Опять нет ответа. Эх, черт, а код-то не помню! Но я его вроде записывала… Надо в блокноте поискать.
Тут обнаруживается, что сумки в руках нет.
Выругавшись вслух, Анжела бежит назад, выщелкивает крышку бардачка, выуживает оттуда сумку, запускает руку в ее нутро: там блокнот, в нем Никиной рукой записан дверной код. Ну прямо как в сказке: на море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце…
Дрожащие пальцы то и дело срываются, не туда нажимают. Сброс набора, еще один… С третьего раза замок щелкает, и Анжела – в полутемном подъезде.
Вздрагивает от громкого стука захлопнувшейся за ней двери. Несколько ступенек вверх до лифта. Красный огонек и гул: занято. В нетерпении она делает шаг назад, в сторону лестницы: на третий этаж можно и пехом взобраться, но тут «блям!» – дверь лифта распахивается, и оттуда прямо на нее прет осанистая девица модельного роста с невидящим карим взглядом, с капельками пота на высоком лбу и над узкой верхней губой. Рот приоткрыт. Улыбается, но как-то странно. Не от счастья, а вроде от какого-то обрадовавшего ее события, открытия… Весь свет от ухмылки направлен внутрь ее, наружу ни лучика не просачивается… Раскраснелась, с тяжелым дыханием – как после секса.