Каждый выбирает для себя
Шрифт:
Вошедшие застыли на месте. Селесте робко выглядывала из-за плеча Саида.
— Кладите его на кушетку и можете отправляться по своим делам. Он встанет на ноги не раньше, чем через неделю, — произнес этот недоступный для обычного понимания человек.
— Извините, — спросил Мельник с почтением, которое совсем не являлось отличительной чертой его характера, — можно девушка останется здесь. Будет вам помогать. Дело в том, что ей некуда идти, а с собой ее брать, нам никак нельзя.
— Да, я все знаю и про нее, и про вас.
— А что закончится?
Шаман не ответил.
Мужчины направились к выходу.
— Последний совет, — бойцы обернулись, — не торопите события. Иногда, оказанная не вовремя услуга, может оказаться медвежьей.
Саид кивнул, но не понял. Переспрашивать не стал.
Глава 14
Солнце уже высоко поднялось над верхушками деревьев. Влажная духота затрудняла дыхание. Сергей тяжело передвигался. Рана на ноге по-прежнему саднила. Каждый шаг давался ему с трудом. Нестерпимо хотелось пить, а два автоматных ствола, больно врезались под ребра и толкали вперед.
— Эй, Гамадрил! Я устал, — крикнул Андреев, — и хочу пить. Мы уже почти два часа шагаем. Надо бы отдохнуть.
— Закройся, инвалид. Как скажу — так и будет.
— Так скажи. Сам, вон идешь, легкими отплевываешься. Здоровье беречь надо. А то, не ровен час, сдохнешь, кто же твоей ордой управлять будет. Мне это даром не надо. Сами же они друг другу глотки перегрызут, чтоб занять твое место. Оставшихся, я добью. Вот и останетесь здесь, в глуши, в неизвестности, бесславно почившие командир-гамадрил и его стая придурковатых бабуинов.
— Я сказал — заткнись! — бородач зло сверкнул глазами, — не заводи меня…
Подумав немного, нехотя процедил:
— Ладно, привал. Падай, где стоишь.
Андреев с наслаждением растянулся на земле. Его руки, по-прежнему были связаны. Веревки больно натерли запястья. Но освобождать его, по всей видимости, никто не собирался. Конвоиры уселись рядом. Один из них открыл фляжку с водой и стал жадно пить. Живительная влага стекала по усам и капала на засаленную куртку.
— Але, гараж. Дай хлебнуть, — попросил Сергей.
Тот, в ответ, удивленно взглянул на пленника. Потом оглушительно расхохотался, обнажив желтые, кривые зубы, которые, видимо никогда не были знакомы с гигиеническими средствами для полости рта. Все еще «гыкая» над удачной, как ему показалось, шуткой майора, отхлебнул еще и брызнул Андрееву в лицо, чем привел в неистовый восторг себя и окружавшую его публику.
«Тоже мне, цирк шапито. Весь вечер на арене. Таракан вонючий», — Андреев утерся рукавом.
Усатый снова поднес флягу к губам, насмешливо кося взгляд на Сергея.
— У-у, сука! — майор, коротко, без размаха, резко, здоровой левой ногой, по футбольному, задвинул по дну сосуда, буквально, впечатав его в глотку хохмача. Раздался противный скрежет, треск сломанных зубов и звериный рев боевика, приглушенный металлическим «кляпом» и смешанный с бульканьем воды и крови в горле. Он повалился на спину, тряс головой, катался по траве. Руками пытался вытащить «затычку». Наполовину разорванная щека усиливала зрелищный эффект. Вокруг поднялся жуткий гвалт. Защелкали затворы автоматов. В грудь Андрееву уперлись несколько стволов. Подскочил Гамадрил, что-то проорал, но его никто не услышал. Пришлось пальнуть пару раз в воздух. Негодующая толпа постепенно затихла. Лишь усатый, еще катался по земле и негромко поскуливал.
— Что происходит? — дико вытаращив глаза, заревел бородач, брызгая слюной.
Ему молча показали все еще вертящегося, как угорь на сковороде «пострадавшего на производстве». Наконец, тому удалось освободиться от фляги. Он, качаясь, встал на колени, подвывая и обеими руками держась за окровавленную физиономию. Увидев майора, дернулся, было, в его сторону, но не удержал равновесия и снова упал. В бессильной злости ударил кулаками о землю, кряхтя приподнялся, зыркнул ненавидящим взглядом на обидчика и прошамкал:
— Тебе не жить, ублюдок. На куски порву…
— Лучше, умойся. Ты неважно выглядишь, — Андреев взирал на происходящее с философским спокойствием и, даже, некоторым интересом. Он окончательно понял, что убивать его, по крайней мере до встречи с Гонсалесом, не будут, — А за зубы, лучше бы сказал спасибо. По меньшей мере, я избавил тебя от вредной и некрасивой привычки ковыряться в них. По большому же счету: нет зубов — нет проблем с их лечением и неприятного запаха изо рта, которым ты выдаешь свое присутствие за сотню метров.
— Убью, падаль…
— Фи, какой моветон. Гамадрил, где его воспитывали? Никаких манер и уважения к собеседнику. Сплошное свинство.
— Все, хватит. Оба — молчать! Хосе — умойся. А ты, — бородач повернулся к Сергею, задыхаясь от гнева, — если хоть еще раз… Задушу собственными руками… Что расселись? Поднимайте свои толстые задницы, и вперед.
Бормоча проклятия, головорезы встали, ощутимыми ударами ног подняли майора. Процессия возобновила движение. Замыкал шествие харкающий розовой пеной и осколками зубов, Хосе.
Сергей шел, и все больше утверждался в мысли, что поступил правильно. Его нынешний статус пленника — реальный шанс, без проволочек и инцидентов, попасть в логово Гонсалеса и попытаться завершить операцию. Завершить, прежде всего, для собственного успокоения и за упокой душ уже четверых погибших друзей. Нельзя допустить, чтобы все усилия и жертвы оказались пустыми, ненужными. «Поседлаем лошадок. Перескочим ограду и галопом по пристани. Чтобы не было грустно, порубаем в капусту всех врагов… — майор невольно улыбнулся собственным мыслям, — хорошо бы еще узнать, кто этот Хромой, про которого говорил Гомес».