Каждый за себя
Шрифт:
– Зачем тебе уколы? Ты не буйная. Таблетка успокоительного, чтоб уснуть.
– Нет. Если только от головы что-то, – сказала девушка.
Док пожала плечами и протянула таблетку болеутоляющего, которую Айя благодарно отправила в рот.
– Ложись сюда, – кивнула Куин на свой спальник. – Только разденься.
Девушка медленно стягивала с себя одежду, с трудом удерживаясь от того, чтобы опять не начать в ярости чесаться. Оставшись в одном белье, она забралась в спальник и закрыла глаза. От собственной страшной раздвоенности мутило до головокружения. Куда-то ушли хладнокровие и самоконтроль, на которых Айя
«Я – убийца», – повторяла она мысленно и тут же возражала: «Нет. Я защищалась».
То, о чем Айя уже несколько часов запрещала себе думать, навалилось всей тяжестью. Вспомнилось, что убитый парень не нападал. Впрочем, окажись девушки слабее, жалости бы они не дождались. Поэтому выстрел в спину бегущему стал всего лишь логичным ответом справедливостью на зло.
В итоге человек умер. А она не сожалела. Просто свыкалась с мыслью, что способна убить. И сознание девочки из корпсектора срасталось, сливалось с сознанием безымянной лабораторной крыски Мариянетти, рождая какую-то новую противоречивую личность.
Удивительное дело, эта новая личность и впрямь не сожалела. Она больше испугалась во время второго нападения, когда Керро открыл вроде бы беспричинную пальбу. И раздосадовалась на собственные инстинкты, которые просыпались медленнее, чем надо.
Керро таскал ее за шкирку, как собачонку. Швырял, будто пыльную тряпку. Она понимала, что он прав. Но бесилась. И внутри все сжималось от неправильности происходящего, от собственных путаных мыслей, от приливов гнева, сменявшихся тоской и растерянностью. От пульсирующей головной боли. От непонимания происходящего, а самое главное – от беспомощности и растерянности. Будь у нее возможность, она бы, наверное, просто сбежала. Увы, побег оставался непозволительной глупостью.
И тут вдруг Айя поняла, отчего ей так плохо. Озарение снизошло внезапно.
От бездействия.
Ей плохо от бездействия. Оттого, что она никак не может повлиять на ситуацию, поучаствовать в ней. Её бесили все эти люди, потому что у них у каждого было свое дело. А она, в отличие от всех, была вынуждена спать и жить по указке. Да еще раз за разом прокручивать одни и те же страхи и мысли. Скотство!
Девушка рывком села, понимая, что проснулась, что за окном уже повисла темнота, а в соседней комнате наметилось оживление. Керро собирался в рейд.
* * *
В общем зале было людно. Кролики сгрудились возле стола, но не ели, а занимались каждый своим делом. Айя заметила нескольких незнакомых ей прежде персонажей: стройного юношу в черной одежде, черной полумаске и черной же шляпе, угрюмого мужика-ковбоя со светлыми, словно выцветшими глазами и еще одного – дюжего в потрепанных трениках, допотопной рубахе и вязаном жилете.
Доктор Куин стояла чуть в стороне от прочих и внимательно смотрела на выносной экранчик, который держал в руках Керро. Волосы Микаэла уже собрала в прическу, а платье сменила на свежее. Интересно, сколько у нее нарядов? И ведь все дорогие, причем, в отличие от отстегивающихся Эсмеральдиных юбок, у Дока платья были настоящие.
– Одним подонком меньше, – изрекла Куин, когда воспроизведение завершилось. – Спасибо, мой мальчик. Порадовал. Умеешь же ты доставить женщине удовольствие.
Она ласково провела узкой ладонью по щеке Керро. Это был жест, полный материнской нежности, хотя, в общем-то, Микаэла была старше, наверное, лет на десять, не больше.
«Мальчик» в ответ только хмыкнул.
– Поехали? – повернулся он к Алисе, пряча ненужный более экран во внутренний карман куртки.
Его спутница в это время что-то жевала, стоя у стола. Для рейда она переоделась – вместо пальтишка влезла в теплую тесно облегающую мотоциклетную куртку, сменила платье на короткую, но свободную юбку, полосатые колготки – на плотные непродуваемые и тоже полосатые гетры, на голову натянула вязаную шапочку, а в руках держала мотоочки.
– Ага, погнали, – кивнула девушка, делая глоток воды.
– Валите, – махнул рукой Роджер. – Мы за вами.
«Мы».
Бросалось в глаза, что кролики подготовились к выходу: они избавились от чудных нарядов, вооружились и больше не походили на участников безумного карнавала. Роджер, вон, перелез из свободного кричаще-красного комбинезона на лямках в закрытый, темно-серый, полувоенного образца. Удивительно, но, если бы не оставшаяся на шее бабочка, главкролик выглядел бы вполне нормальным человеком, не продолжай он, конечно, бестолково суетиться. Сейчас, например, он бегал вдоль стола, хлопая себя по карманам и проверяя, видимо, таким образом, всё ли взял.
Айя дождалась, пока Керро с Алисой выйдут, и повернулась к мечущемуся главкролику:
– Я еду с вами, – сказала она.
– Угу, сдалась ты нам, – ответил Роджер. – Не. Тут сиди жди.
– Еду. С вами, – упрямо повторила Айя.
Кролик развеселился, перестал то и дело ощупывать карманы и выпрямился, насмешливо глядя на собеседницу.
– Чтобы ехать с нами, – сказал он, – надо быть одной из нас.
Девушка усмехнулась и ткнула пальцем в свою юбку-пачку:
– Это видишь? Так что я – одна из вас.
– Не-а, – покачал он головой. – Только по прикиду.
– Так я ведь не в команду прошусь, а в машину, – сказала Айя и, прищурившись, уточнила: – Или трахнуть тебя, чтоб стал сговорчивей?
Роджер заржал и дёрнул бабочку:
– В кузове поедешь. С дровосеком. За длинный язык.
Девушка пожала плечами. В главном он прав: едет она исключительно за длинный язык. Так не всё ли равно, где и с кем? К тому же Дровосек – не самый худший вариант. Спокойный и молчаливый. Главное, чтобы Роджер, пока ездит, забыл про её смелое предложение и не стал потом докапываться.
– Пэн, Покахонтас, – окликнул тем временем главкролик своих друзей. – Че сидим-то? Валим, валим, Тереза там уже, поди, задолбался ждать и на акселератор давить.
Индианка, облаченная в плотные штаны и куртку с бахромой, фыркнула, подхватила свою снайперку и направилась к двери, Пэн – в штанах-стрейч защитного цвета и темно-зеленой парке – молча нацепил камуфляжный рюкзак и подхватил две спортивные сумки.
– Ну, чего замерла? Пошли, – подтолкнул Айку Дровосек. Он, к слову, одежду не сменил, как был в штурмовой броне, так и остался.