Казнь Шерлока Холмса
Шрифт:
— Прошу вас, милорд, — сказал профессор, повернувшись к одному из студентов.
Ротон, темноволосый юнец с цветущими щеками, растерянно смотрел перед собой. Должно быть, он неплохо провел вчерашний вечер, который должен был скоротать в компании одного лишь Фукидида.
— Тон де-пе-гиг-но-меноу феру… — пробормотал молодой человек, — пери ситоу эк-болин… Следующим летом, когда хлеба заколосились…
— Да-да, — с подлинно шотландским нетерпением проговорил ректор. — Когда же именно это было?
— Это было… То есть, профессор, я полагаю…
Пожалев незадачливого молодого аристократа, Холмс вмешался:
— Думаю, поход сиракузцев на Мессину можно с немалой долей уверенности датировать первым июня четыреста двадцать пятого года до Рождества Христова.
Ректор поднял брови:
— Неужели, мистер Холмс? Спустя две с половиной тысячи лет вы называете точную дату, хотя большинству ученых даже месяц известен весьма приблизительно.
— Все очень просто, профессор. Климатические и погодные условия — это область, в которой сыщик обязан хорошо разбираться. Если учесть, что в Средиземноморье формирование зерна у злаковых культур происходит с двадцатого мая по десятое июня, то вряд ли колосья могли подняться раньше конца весны. Поскольку о жатве речи не было, первая июньская неделя еще не истекла. В этом мои подсчеты, конечно, имеют погрешность, но если принять во внимание приливы и отливы, к которым приурочивали отправление кораблей и высадку на берег, то первое июня оказывается наиболее вероятной датой.
— Боже мой! — добродушно воскликнул Стрэкен-Дэвидсон. — Не думал я, что Фукидид может стать предметом исследования криминалистов. Раз так, нам с вами, лорд Ротон и мистер Сэмпсон, лучше отложить наши штудии. Буду рад принять вас через неделю в этот же час. Надеюсь, что к назначенному сроку вы твердо уясните для себя содержание первых пяти глав. Доброго вам дня.
Молодые люди удалились, почтительно раскланявшись со мной и моим другом.
— Дорогой мистер Холмс! — проговорил ректор, закрывая дверь и пожимая нам руки. — Я счастлив возобновить знакомство с вами, но, признаться, не понимаю, зачем вам, детективу, понадобилось линейное письмо Б. Минутку, я поставлю чайник.
— Сведения о минойской письменности нужны мне для расследования одного дела, профессор. Строго конфиденциального, разумеется.
— Да-да, конечно. Думаю, иначе не потребовалась бы моя помощь.
— Насколько мне известно, вы коллекционируете древние монеты и перстни-печатки.
Стрэкен-Дэвидсон обернулся к нам, не выпуская из рук чайника, и его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Вероятно, вы слышали о моих зимних экспедициях на Ближний Восток. Студенты прозвали меня «нумизматом в дахаби» (это египетская лодка). У меня действительно есть собрание монет и несколько печаток. Их, знаете ли, до сих пор можно приобрести на рынках Каира или в западной части Крита, если повезет.
— А приходилось ли вам иметь дело с линейным письмом Б?
— Я с большим интересом слежу за работой сэра Артура Эванса. В его труде «Scripta Minoa» опубликовано немало текстов. Но к сожалению, он сейчас на Крите, и вам вряд ли удастся получить его консультацию.
Холмс кивнул:
— Разрешите задать простой вопрос, профессор: может ли линейное письмо Б служить основой для кода? Прошу вас отнестись к этому со всей серьезностью.
Кустистые брови ректора снова приподнялись.
— Ну разумеется! Линейное письмо и есть код, мистер Холмс! И ничто другое! Причем код столь уникальный, что никому не посчастливилось его толком расшифровать. Прочитано лишь несколько небольших фрагментов, а в остальном приходится довольствоваться догадками. Ученые той школы, к которой принадлежу, с вашего позволения, и я, предполагают, что эти символы фиксируют раннюю форму древнегреческого языка. Отсюда и попытки восстановить транскрипцию текстов. Но львиная доля работы — впереди.
— Древние надписи на табличках пусть ждут своего часа, нам важно другое: может ли линейное письмо Б использоваться для создания современного кода, применяемого в армии или во флоте?
Историк молча протянул нам чашки.
— Во многих из найденных текстов говорится о Кносском дворце, прежде всего об оружейных складах и о кораблях. Однако рисовать пиктограммы от руки — очень трудоемкое занятие, а напечатать их нельзя, поскольку ни один шрифт для такого не пригоден.
— Но полагаю, ученые нашли способ упростить минойское письмо для собственного пользования?
— Да, мистер Холмс. Эту задачу решили знатоки этрусского и вавилонского языка, впервые предложившие перевести пиктограммы в цифры. Каждому значку присваивается номер, и получается своего рода скоропись.
— Можно ли отождествлять символы линейного письма с буквами, имеющими числовое соответствие?
— Нет, — покачал головой профессор. — Эти значки скорее представляют собой слоги, нежели отдельные литеры. — Мой друг издал протяжный вздох облегчения, а Стрэкен-Дэвидсон продолжал: — Поэтому современный код на основе линейного письма Б будет состоять из сгруппированных пар цифр, где каждая пара обозначает слог или другую единицу, выбранную шифровальщиком, а каждая группа — слово. Таким образом можно записать любое сообщение, причем знать исходное значение древних символов не обязательно.
Холмс слушал в обычной позе: он опустил веки и стиснул пальцы.
— Хотелось бы знать, профессор, — сказал сыщик, открыв глаза, — будет ли такая система кодирования иметь преимущества перед другими?
Ректора, казалось, удивил этот вопрос.
— Только одно, мистер Холмс. Все другие формы кодов, буквенные и цифровые, строятся на фундаменте, в изначальном виде широко известном: на слове, книге или числовой формуле. Как ни крутите, как ни искажайте текст, основа шифра остается общедоступной. А о линейном письме Б в целом мире знает лишь горстка ученых, причем знает очень немногое, меж тем как остальное человечество вовсе, так сказать, исключается из игры.
— Совершенно верно, — тихо сказал Холмс. — Проживает ли кто-нибудь из этих избранных в Оксфорде?
Профессор на секунду задумался.
— Сэр Артур Эванс, но он сейчас на Крите. Два его ассистента поехали с ним. Кроме них, с линейным письмом Б знаком хранитель отдела древностей из Музея Ашмола.
— И это все?
— Есть еще доктор Гросс, правда он не служит в университете. Он был помощником хранителя отдела Древнего мира в Королевском музее Берлина. Год или два назад вышел в отставку и поселился здесь, в Оксфорде.