Казнь
Шрифт:
Она вздрогнула. В ужасе подумала, что будет, если еще до ЕГО рождения господин Петер, рвущий на себе волосы где-то там, во внешнем мире, решит свернуть к чертям собачьим весь свой перспективный проект…
Ник несколько раз приглашал ее на осмотр – она отказывалась под разными предлогами.
– …Ирена, вечно так продолжаться не может, вам рано или поздно придется… а других специалистов в доступности, как понимаете, нет…
Прогулка была как ежедневная пилюля. Теперь они бродили по дороге – вперед-назад; след от колес уехавшего вездехода занесло ветром, но дорога оставалась
– Как он тут ездит, – подумала Ирена вслух. – Каскадер…
– Ирена…
– Ник, сделайте одолжение, помолчите.
Она и без него понимала, что вечно так продолжаться не будет. Семироль слишком дорожит неродившимся чадом, чтобы оставлять его без бдительного присмотра… И неизвестно, чем обернется для Ника его новая профессиональная несостоятельность…
– Вовсе не обязательно докладывать Яну обо всех тонкостях наших взаимоотношений, – сказала она, зачерпывая неглубокий снег носком сапожка.
Он молчал. Вероятно, исполняя ее недавнюю просьбу.
На минуту она почувствовала себя виноватой. Но только на минуту.
– Вы никогда не рассказывали о своей работе, – она принужденно улыбнулась. – Наверняка есть что вспомнить… клиника и…
Она запнулась, потому что против ее воли фраза получилась двусмысленной.
– Есть что вспомнить, – без улыбки отозвался Ник. – Я мог бы рассказать вам, что за путь привел меня… как я решился на свое первое убийство. На эвтаназию… Но беременным женщинам такого не рассказывают. Вы уж извините.
Некоторое время они шли молча. На один шаг Ника приходилось два Ирениных; он шел слева от нее, между женщиной и обрывом.
Потом она обогнала его.
– Осторожно, Ирена… Не стоит бегать, тем более здесь. Не подходите к краю, там…
Он замолчал, вернее, внезапно заткнулся.
Ирена смотрела вниз. Пропасть, яма, срез; одинокие деревца на почти вертикальном склоне. Слоеный пирог из спекшегося камня. И куда хватает глаз – свирепая каменная красота, стены и пропасти, живое небо с потоком облаков, снег в щелях, безжизненный бурый мох… Ирене примерещился симфонический оркестр в момент экстаза. Анджей любил музыку мрачную и мощную, его любимый концерт, воплощенный в базальте, выглядел бы именно так…
Анджей мог встать посреди концерта – любимую музыку он слушал стоя. Равнодушный к шиканью из задних рядов, он внимал коде, скрестив руки на груди, в то время как Ирена ерзала, оглядывалась и краснела; порой, не выдержав, она пыталась дернуть его за рукав – и всякий раз бывала наказана испепеляюще-раздраженным взглядом.
Кончилось тем, что они перестали ходить на концерты, по крайней мере, вместе…
На дне пропасти стоял туман. Плотный и одновременно струйчатый; края туманного облака закручивались кольцами, как каракуль. В детстве она верила, что если в безлюдном месте долго смотреть в плотный туман – можно увидеть Создателя. Он ходит в тумане, как в облаке…
Создатель Анджей.
Она очнулась оттого, что из-под ноги сорвался камушек и запрыгал вниз, и скоро пропал из виду, зато следом сорвался второй.
Она обернулась.
Ник стоял в двух шагах за ее спиной. Лицо его казалось белым даже
– Что случилось? – спросила она недовольно.
Ник молчал. На лбу его липкой пеленой лежал пот.
Она отошла от края. Некоторое время недоверчиво смотрела Нику в глаза, потом оглянулась на собственные следы, ведущие к краю обрыва. Нахмурилась.
Она медленно соображает. Все беды оттого, что она медленно соображает; эта скала прямо-таки приглашает к самоубийству, если, конечно, человек предрасположен…
Ник плотнее сжал губы. Лицо его, цвета ноздреватого льда, казалось не вполне знакомым – будто черно-белая фотография на официальном документе…
– Вы же сказали, что ничего больше не боитесь, – сказала она негромко.
Ник молчал. Ирена сунула руки глубоко в карманы куртки:
– Значит, вы сами помышляли… Вы оставляли эту скалу СЕБЕ на крайний случай? Иначе мне не понять, почему естественный поступок человека, который не боится высоты, вызвал у вас такую…
Он крепко, если не грубо, взял ее за руку и потащил обратно.
– Ник!!
Он обернулся. Глаза его оказались рядом с ее лицом; он по-прежнему ничего не сказал, но она обмякла в его руках:
– Я не хотела… напугать вас… или обидеть.
Он поморщился. В какой-то момент казалось, что он все-таки не выдержит и заговорит…
Они брели обратно. Ник больше не тянул за собой Ирену – но и не выпускал ее руки. Мертвой хваткой.
…Придумать игру было для Анджея так же легко, как выпить чашечку кофе.
Однажды они собрались на экскурсию в далекий старинный город, огромный, многоликий и переменчивый; куплены были билеты и заказана гостиница – в день отъезда Анджей торжественно вручил Ирене конверт с глянцевой открыткой.
Она не выдержала и сразу же посмотрела – на открытке изображены были улица, играющие дети, старый дом с бородатой химерой, вход в какой-то магазинчик, по-видимому, книжный…
Анджей таинственно улыбался.
Неделя пребывания в городе Ирениной мечты оказалась короткой и длинной одновременно – короткой, потому что забивало дух от впечатлений, а длинной, потому что отваливались натруженные ноги и не хватало времени на сон… Бродя по старинным улочкам или задирая голову у подножия чудо-башен, Ирена не забывала об открытке – искала, искала среди множества незнакомых домов один маленький домик, и, вычислив наконец перекресток с бородатой химерой, ощутила себя по-настоящему счастливой, счастливее, чем в первый день каникул…
В магазинчике торговали редкими книгами. Увидев Ирену, продавец оживился – он видел ее на фотографии, на ее имя, оказывается, лежит упакованная и оплаченная покупка, вот, второй месяц дожидается…
Анджей таинственно улыбался.
В свертке был томик любовной лирики, изданный лет двести назад, причем ценны были не столько стихи, сколько сам томик: в телячьей коже, с замочком, с гравюрами, едва ли не с автографом – волшебная игрушка. Ирена даже смеяться не могла – просто стояла у прилавка, поглаживая свежеобретенный подарок, и чувствовала, как улыбается, улыбается за плечом Анджей…