Казна Херсонесского кургана
Шрифт:
Савмак обхватил его руками и не дал упасть.
— Савмак… я… я умираю, — задыхаясь выдавил старик. Вдруг его искаженное мукой лицо осветилось догадкой — он все понял. — Зачем… зачем ты это сделал?
— Потому, что люблю вас. Мне же придется трудней. Прощай!..
Раздался тяжелый хрип, и тело Улифаса обмякло в его руках. Савмак поднял труп, и, держа на вытянутых руках, вошел в зал. Там на полу лежало три тела. Последний, четвертый воин, стоял на коленях и, пытаясь удержаться, судорожно хватался за столик. Но и он был обречен: из угла рта у него по щеке текла густая кровавая пена, угасающий взор был отмечен
— Старик умер, похороните его в саду. Выполняйте!
Охрана без лишних расспросов с привычной расторопностью поспешила выполнить приказ своего повелителя. Через миг к нему подбежал запыхавшийся гонец из отряда, охранявшего порт.
— Царь, корабли направились в бухту, на окраинах враги запалили костры. Кажется, начался штурм, что делать?
— Что делать? — дерзко рассмеялся Савмак. — В бой! На смерть, как на праздник! — Он обнажил свой меч и добавил: — Уже ничего изменить нельзя… Пошли, свободный человек!..
XIV
Лагерь, за исключением Джексона, проснулся поздно. Куранты в Москве пробили уже двенадцать, когда Мироныч и Боб, заспанные и зачуханные, вылезли из палатки. И двигало ими не что иное, как жгучее желание справить нужду — если бы не это, они б еще долго не показались на свет божий. В Аркашиной палатке стояла мирная гробовая тишина. С полузакрытыми глазами, сделав дело, друзья с чувством облегчения прошлепали мимо Джексона, который сидел к ним спиной и даже не обернулся.
А Джексон курил на камне и задумчиво смотрел на море. Настроение шефа экспедиции было на удивление лирически-благодушным и даже приподнятым. Чутье и еще какое-то чувство подсказывали ему, что сокровища вот-вот попадут ему в руки, нужен лишь серьезный последний рывок, пара-другая стахановских вахт и золотой ключик, считай, в кармане! Но как раз на последний рывок силенок уже не оставалось, гвардия основательно вымоталась, да и Аркаша своим нытьем подрывал моральный дух и жажду трудовых дерзаний. Удавить бы его за это, ну да сам виноват — пожалел пса поганого в Ялте. Джексон докурил сигарету и встал. Решение было принято.
— Флибустьеры, подъем! — От резкого окрика палатки зашевелились. — Стройся на утренний осмотр!
Палатки подергались и выплюнули из своего чрева трех черных от загара типов. Занюханное войско стояло перед полководцем.
— Ты еще забыл сказать: равняйсь — смирно, — с ехидцей подколол его Аркаша. — Подъем, осмотр, у нас что, чрезвычайное положение, тогда покажите ксиву…
— Значит, так, — оборвал его скулеж Джексон. — Час на завтрак и все остальное и выступаем в город, а я вас отвожу в баню, покупаю билеты и на три часа оставляю мыться-стираться, короче, три часа на личную гигиену. Я тем временем сдаю монеты одному типу, договоренность уже есть, после чего я вас выбираю из бани, часок-другой побалуемся пивком с сушеными бычками где-нибудь в тенечке. Ну, а затем сутки гулять. Отдаю вам город на разграбление, начнем с какого-нибудь приличного ресторана.
Мироныч с Бобом переглянулись и последний спросил:
— А город знает, что он наш на сутки? Ты бы, Джексон, оповестил население, а то нас в майках и подранных кедах не то что в ресторан, а еще, глядишь, и в баню не пустят.
Джексон весело рассмеялся:
— Ну, во-первых, со мной вас пустят в любой ресторан даже в трусах, а, во-вторых, когда я говорил о разграблении города, я не имел в виду погром в ресторане или нечто подобное…
— А что ты имел в виду? — не скрывая иронии, спросил Аркаша.
— Вчера, как вы видели, из порта в поход вышла военная эскадра. Я думаю, что это надолго, ну, что ж, как говорится, семь футов под килем. Так вот, голубчики, если грубо прикинуть, то половина Севастополя — моряки, а вторая — их жены. Из этого следует, что разведенки, холостячки и значительный процент верных жен поступает со всем имуществом во временное наше пользование, то бишь в аренду.
— С имуществом? — насторожившись переспросил Мироныч.
— Так точно, вплоть до костюма мужа, — цинично подтвердил Джексон.
— А что, мы здесь одни такие бравые дублеры, что нас ждут — не дождутся? — вклинился Боб.
— Не принимайте все так буквально, — но береговая служба с таким объемом работы обычно не справляется, — парировал Джексон, — а такие, как мы, здесь редкость, город-то закрытый. И потом, может, хватит вопросов, вы что, не хотите доблестно взять город, так и скажите…
— Хотим!!! — в три глотки завопили орлы и аж воспарили над камнями.
— То-то же, — подвел итог Джексон. — Тогда поторопитесь. И последнее, сторожить лагерь остается Аркаша. Отсюда не отлучаться ни на шаг!
Один из орлов тут же прекратил парить и возопил с отчаянием в голосе:
— А почему я?!
— А потому, ненаглядный мой, что в кутеже принимают участие только акционеры, — тоном, не допускающим возражений, ответил Джексон, — а ты здесь вроде как мой гость, даже без права совещательного голоса. Ясно? Не забывай, что ты взят в дело на особых условиях, а потому режим наибольшего благоприятствования на твою персону не распространяется. И потом, должна же быть от тебя хоть какая-то польза. Нужно иметь чувство ответственности за все выпитое и съеденное, юноша, так что располагайся поудобней и бди, на цепь сажать не буду.
— Я знаю, вы по бабам, — не сдаваясь, канючил Аркаша. — Я тоже хочу…
— Тебе мало приключений на «Грузии»? — насмешливо спросил Джексон. — Быстро же очухался… Ладно, вернемся, отпустим и тебя поблудить. Все, заступай на вахту!
… С коллекционером-нумизматом по кличке «Папаша» Джексон развязался быстрее, чем ожидал. Правда, старик, прохиндей, хотел его круто облапошить и поначалу за всю партию монет давал четыре тысячи деревянных и «ни цента больше», но Джексон в этих делах кое-что смыслил: по хищному, почти юношескому блеску глаз покупателя и легкому дрожанию пальцев, он определил, что тот очень не хотел бы упустить столь лакомый кусок мимо своих рук. По его прикидкам, «Папаша» платил только треть стоимости, но в этих кругах это было в порядке вещей, хитрить, щупать наугад, авось, фортуна подыграет и на «лоха» нарвешься, тогда навар тебе обеспечен, а особо повезет — то навар немалый. Короче, торг был недолгим, Джексону пришлось малость уступить, и он положил в карман круглую сумму — ровно десять тысяч. Конечно, он приехал сюда не за этими крохами, на вырученное можно было безоглядно погудеть в ресторане, снять дорогую даму и кое-что еще, но на решительный поворот в судьбе с таким капитальцем рассчитывать, естественно, не приходилось.