Кеес Адмирал Тюльпанов
Шрифт:
– Что же ты молчишь? – говорит Слимброк. – Так будем долго разговаривать. Расскажи все, что знаешь о рыжем, и дело с концом. Кого он убил, за что, почему твой друг не хотел возвращаться к нему на корабль… Наверное, ты всё это знаешь. Вот мы поймаем его, будем судить. Надо же знать правду. Злодея пора наказать.
Я слышал, как он подошёл к Эле.
– Ты же не хочешь, чтобы я тебе сделал больно? Как поступают с плохими девочками? Плохих девочек берут за косички, тогда они начинают говорить.
Эле заплакала. Я заёрзал в трубе. Прямо хотел зарычать – так распирало от
– Подожди, – сказал Слимброк. – Что-то послышалось. В это мгновение затопали копыта, и дверь отворилась.
– Уф! – сказал голос. – Насилу добрался.
Железный Зуб! Опять он. Прямо карусель какая-то! То я выбрался из трубы, то забрался в нее… А тут снова Железный Зуб.
– Бррр! Водицы испить… Или есть пиво? А, доббель-кейт? Буль-бль-бль-хрр-ры! Хорошее пиво, тьфу! Насилу добрался!
– Что так? – спросил Слимброк.
– Дьявол за мной погнался.
Слимброк хмыкнул.
– Не веришь? – Железный Зуб гремел, бухал, ворочался, утирал нос. – У Питерса был сейчас. И прямо с неба прыгнул на меня дьявол или дьяволенок, чёрт их разберет! Вцепился коню в хвост и гнал в сторону моря. Орал: душу продай, душу! Уфф-рр-ыы-блл, хорошее пиво! Еле ноги унес! До сих пор по спине холод.
– Так что, продал душу? – спросил Слимброк.
– А что? Вот и продам, назло вам, святошам. Тогда уж не попадайтесь, кишки на деревьях развешу!
– А знаешь, что за это бывает?
– Ха! Чего мне бояться? Да я на любом суде уже пять раз покойник.
– Есть божий суд. Он страшнее.
– Уморил! Божий суд… А ты на божьем суде что будешь делать? И вся ваша банда? Да я против вас ангел голубоглазый! Праведник против вас!
– Мы действуем по велению господнему.
– Ну так и я по велению, ха-ха! Вот чую, что велит мне господь продать сатане душу, ей-богу, велит!
– Не кощунствуй.
– А что? Который раз является дьявол. Значит, господь ему дозволяет. Так что продам, ей-богу, продам! Вот только покажется снова…
– Ну ладно, – сказал Слимброк, – мне пора. Помни: деньги заплачены.
– Сделаем. – Железный Зуб громко плюнул. – Ну что, разузнал у девчушки?
– Молчит. Может, чего и знает. Отпускать её опасно.
– С собой забирай.
– Ну нет. – Слимброк усмехнулся. – Вот тебе ещё пятьдесят флоринов, и чтоб я больше её не видел.
– Это как?
– Как хочешь.
– Придушить, значит. – Железный Зуб засопел. – Аристократы плешивые! Того им прикончи, этого… Теперь вот девочку. Что я, мясник, что ли?
– Берёшь пятьдесят флоринов?
– Ладно, давай. Заморыши, чистоплюи… Как что, сразу Железный Зуб! Курицу придушить не могут. Покойник с тобой, давай пятьдесят флоринов. Всё равно сатане продамся. Тут уж вас всех порешу, кишки на деревьях развешу!
– Ладно, прощай. Да смотри всё делай как надо! Слимброк ушёл, а Железный Зуб стал ругаться:
– Я бы его скорее прикончил! Тёмный человек. А тебя жалко. Ничего не попишешь. Кину тебя в воду, а там как хочешь. Плавать умеешь? Да не реви ты, сердце разрывается… Сейчас вот ещё бутылочку… Всё-таки пятьдесят флоринов… Ей-богу, продамся дьяволу! Какая тут жизнь, если девчонку кончу… Да не реви ты! Сам, вишь, плачу, слеза, как виноградина. Ух, горемычный я, горемычный… Ну ладно. Пойдём. – Он встал, откинул скамейку.
Тут я перекрестился, попрощался со всеми и, как есть, рухнул вниз.
Вместе со мной сорвались целые пуховики сажи, так что сначала я сидел в чёрном облаке, а из камина, наверное, валило клубами.
Когда всё рассеялось, картина была такая. Железный Зуб сидел прислонившись к стене и выкатив глаза. Эле застыла в углу. Ну а я, как вы поняли, скорчился в глубине камина, в саже с ног до головы.
Несколько мгновений никто не говорил ни слова. Только дым ещё летал по комнате. Я сидел как очумелый и глядел на разбойника. Лицо у него было похоже на большую грушу черенком вверх, да ещё всё заросшее. На голове какой-то колпак с загогулиной. Наверное, тот самый стальной рог. Глаза у Железного Зуба выкатывались всё больше. Потом он приложил палец к губам и сказал:
– Тсс! Всё понимаю. – Он шипел и хрипел одновременно, сплющивал лицо-грушу, подмигивал и чмокал. – Продаю… – прошипел он. – Сказано – сделано.
Значит, правильно. Он принял меня за сатану, как и в тот раз. Я повертелся и зарычал:
– Грррыы!..
Он вздрогнул и зашептал:
– Прямо сейчас и продаю… Ей-богу… то есть… тьфу, клянусь дьяволом, чтоб ни дна ни покрышки!
Я пискнул.
– Господин дьявол, – зашептал Железный Зуб, – ваше святейшество, тут мне девчонку подсунули. Осмелюсь попросить – прихватите с собой, чтоб без лишних, так сказать… Пятьдесят флоринов всё-таки. Вот они, ваши. Ей-богу… то есть… тьфу! Детишек я ещё того… не это… Я только взрослых, да и то больше разговору. Ваше преосвященство…
Я гугукнул.
– Вот и я говорю. Детишки… они того… шейки мяконькие… А душу – это я сейчас. Чем подписать?
Я бросил из камина обгоревшую головёшку.
– Сей минут. Сейчас бумажонку достанем. Вот эту… чего на ней? Так, сейчас напишем. Вот так. Пальчик припечатать? Готово.
Он вскочил, вытянулся и заорал:
– Осмелюсь доложить, бумага готова! Он положил её на стол и начал пятиться.
– Тссс! – прошипел он в сторону Эле. – Осмелюсь доложить… тсс…
Так он пятился до самой двери.
– Извольте, бумажка на столе, ваше святейшество… Удалиться бы мне по надобности. После пивка, так сказать… Пивко – оно, знаете…
Я мекнул.
– Можно? Благодарю. Пивко – оно того… Тссс!..
Он выполз, как улитка, кланяясь, расшаркиваясь. А пот так и катил по заросшему лицу.
Потом раздался бешеный топот копыт…
Я уж не стану рассказывать, как целых десять минут отхаживал Эле. Причем пока не умылся, дело не сдвинулось ни на шаг.
Между прочим, на одной стороне этой бумажки, которая до сих пор у меня, написано так: